Павел Волчик - Летаргия 2. Уснувший мир

– Действительно, напоминает анекдот, – сказала Бэлла, но не улыбнулась, потрогала колечко в носу, задумчиво поглядела на ветерана. – А вы почему с ними не поехали? Неужели решили поиграть в отшельника?

Никанор поёрзал на месте.

– Я уже стар для путешествий. В этом городе родился, в нём и помру.

– Обязательно, – пообещала Бэлла. – Но тот факт, что в Северной столице вы один из выживших счастливчиков, не достаточно прозрачный намёк?

Старик, засуетился, взял со стола грязную тарелку, понёс к раковине.

– Это моё дело. И моя жизнь.

– Спасибо за новость, – Бэлла поднялась.

Он скривился, глянул на неё недобро через плечо.

– Нет, правда. Вы свою миссию выполнили, – Бэлла примирительно подняла руки. – Теперь мы сможем отыскать других людей.

– Удачи, – хмыкнул он. – В спасении мира.

Клёпа, заметив, что гости собираются уходить, жалобно заскулила и пошла на военную хитрость: легла на пол, закрыла лапами нос и глянула из-под лохматых бровей.

– Пока, собачка, – пискнула Нелли и потрепала Клёпу по голове.

Старик подошёл, подал девочке курточку.

– Вы не боитесь? – Нелли коснулась пуховика, подняла глаза.

Уголок рта у Никанора непроизвольно дёрнулся.

– Чего именно?

– Одиночества. Я жуть как боюсь оставаться одна.

– Я уже много лет один. Привык, – хмыкнул он.

– А их? Их вы не боитесь? – девочка кивнула в сторону окна.

– Их? – повторил старик и сглотнул. Клёпа подняла голову, навострила уши. – В пустом городе всюду мерещатся привидения. Но я в них не верю.

– Это не привидения, – пробормотала Бэлла. – Хотя лучше бы это были они.

– Пугаете? – усмехнулся ветеран. – Я на своём веку всякого насмотрелся.

– А как же «новые способности», о которых толковал ваш знакомый учёный?

Старик умолк.

Бэлла цокнула языком:

– Даже не расскажете? Я уже больше месяца обхожусь без сна, а эта девочка слышит шаги, вибрацию и запах пищи за пять километров от себя. К слову, она раньше даже уколов не чувствовала. У неё была врождённая анальгезия 1 1 Анальгезия – врождённая нечувствительность к боли. – Прим. ред . . Вы ведь тоже не остались без подарка от Деда Мороза?

– Не остался. Но вам это знать ни к чему.

– Вот как? Ну что ж, наверное, это что-то действительно нужное для выживания, раз одинокий старик не желает помощи.

Она быстро накинула разноцветную куртку.

Клёпа лупила хвостом по дверному косяку – гулять, гулять! Дверь перед её носом открылась, впустив порцию морозного воздуха и несколько снежинок, и тут же захлопнулась.

Собака подняла несчастные глаза на хозяина. Он на неё не смотрел. Его дрожащие пальцы никак не могли вставить болт на цепочке в щель на замке. Клёпа заскулила, поскребла лапой дверь.

Старик засопел, опустил руки. Цепочка звякнула и обвисла.

– Хочешь прогуляться, девочка? Мне тоже надоело сидеть в четырёх стенах. Подожди, только посуду помою.

Он постоял у раковины, доставая из груды посуды тарелку за тарелкой и подставляя под струю воды, руки быстро замёрзли, а потом кран издал хлюпающие звуки и из него только капнуло пару капель. Старик поковырялся в нём пальцем, как будто это могло помочь, крякнул и вытер о полотенце мыльные руки.

Клёпа звонко тявкнула, подняла голову.

Он обернулся, посмотрел на плащ, перекинутый через спинку стула.

– Теперь тебе даже поводок не нужен, правда? Сейчас-сейчас…

Клёпа скрипуче зевнула, усердно заболтала хвостом. Хозяин шагнул к плащу, и в этот миг в глубине кофейни за дверью в складское помещение что-то звякнуло.

Собака прижала уши, низко зарычала.

– Ничего такого, – прошептал Никанор. – Не бойся. Просто мышь или крыса. Ничего такого.

Тух-тух. Два мягких шажка, и тишина. Волосы у старика на руках поднялись дыбом. Он поглядел на собаку – собака на него. С невиданной для хромого человека скоростью доковылял он до плаща и трости, вернулся к выходу, замер.

На него кто-то смотрел в упор. Буравил спину полумёртвым взглядом. Не со стороны улицы, а изнутри кофейни. Кто-то, кто только что вошёл через чёрный вход, так тихо, что даже не скрипнула дверь.

Старик медленно поднял руку и с благодарностью, почти с нежностью коснулся замка, на который не сумел накинуть цепочку полминуты назад, потянул на себя ручку. Дверь отворялась тяжело и долго – так, что даже не звякнул колокольчик, только язычок глухо стукнулся о медь.

Тух-тух-тух – зашуршали жуткие шажки за спиной. В проём скользнула Клёпа, за ней протиснулся Никанор, как осьминог, вылезающий из щели в пещере.

Холодный порыв уличного ветра осыпал его снежной манной, и белые хлопья тут же растаяли на горячем лице. Дверь захлопнулась, щёлкнул замок.

Никанор Степанович стоял, прижавшись спиной к узкой перемычке между витриной и дверью. Уговаривал себя повернуться – и не мог. Чувствовал: тот, кто прятался за его спиной, стоит у окна. На запястье блеснули командирские часы. Старик чуть согнул руку – в зеркальном кружочке отразилась непогашенная лампа, мелькнули разноцветные корешки книг на полке, стул в вязаном чехле, бледное лицо с сеточкой лиловых вен.

Он вздрогнул, уронил руку, закрыл глаза. Кто оно? Чего хочет? Зачем пробралось в кофейню? И главное, почему тут же не напало на него?

Улица завертелась перед глазами, к горлу подступил комок. Пальцы онемели, никак не могли нащупать трость. Сначала он решил, что это от страха, потом ощутил чудовищную слабость, как будто он целый день трудился у станка. Силы таяли, кружились в водовороте и утекали в сливное отверстие – чёрную дыру, поглощались существом за стеклянной витриной. Хрусть! Подогнулись колени.

Горячий мокрый язык лизал щёки и лоб. Пахло псиной. Никанор поднял тяжёлую голову, разлепил веки, отстранил от себя Клёпу, которая никак не унималась. Стёр с циферблата налипший снег и снова поглядел в отражение на циферблате. Край радиаторной батареи, корзинка с искусственными цветами, полка с книгами – лица он не увидел, набрался смелости и осторожно выглянул из-за стены.

В уютном свете кофейни фигура жуткого существа ничем не отличалась от человеческой. Если бы не сиявшие лиловым флуоресцентным светом ниточки вен на шее и лице, Никанор Степанович принял бы незваную гостью за женщину пятидесяти лет. Да это и была женщина, в костюме кассира из супермаркета, только двигалась она как-то странно – то порывисто, то плавно, – как марионетка. Лицо её почти ничего не выражало, глаза поблёскивали, вращаясь в орбитах, искали что-то на столе.

Как бы между прочим жуткая особа раскладывала разбросанные вещи, оставленные стариком в каком-то своём, шизофренически чётком порядке. Наткнувшись на небольшой тёмный предмет, она неумело потыкала по кнопкам, и из недр кофейни донёсся приглушённый голос: