Екатерина Белецкая - Братство бумажного самолётика

Предметы и квартира да, но вот само Морозново…

Ни Берте, ни Иту тут не нравилось. Ощущение, непонятно откуда идущее, вот что не давало расслабиться ни на секунду, не давало покоя. Вымороченное место, говорила Берта, мало что глушь, так еще и это вот, непонятное… Ит, которому Морозново тоже не нравилось, несколько раз пытался добиться от жены адекватного ответа, но ответить Берта в первый год ничего так и не сумела, то есть она честно пыталась это сделать, но, по её собственному мнению, это было всё не то, и не так, и слова правильные не находились, и мысли путались, и каждый раз она замолкала посреди фразы, глядя на Ита несчастными глазами.

– Не знаю, – говорила она. – Безнадёга какая-то, Ит. Не знаю. У меня впервые в мире Сонма такое чувство. Пустоты какой-то, и полной безнадёги. Здесь словно не хватает чего-то бесконечно важного, но я не могу понять, чего.

Ит, который ощущал примерно то же самое, даже себе не мог объяснить, в чём же дело, но как-то раз он связался с Пятым – вся остальная часть семьи продолжала жить на Окисте – и тот сказал тогда: стагнация, вы не осознаете, что именно чувствуете, но, судя по описанию мира и системы, это стагнация, причём непростая стагнация, могут быть какие-то скрытые процессы, и лучше бы вам там не задерживаться, потому что никому на пользу не идет находиться в этом всём, вы лучше возвращайтесь, Ит, правда, лучше возвращайтесь домой.

Нельзя.

Возвращаться было нельзя. Пока – точно нельзя. Поэтому Берта с Итом продолжали жить в своей «роскошной» квартире, работать в детдоме, и видеть каждое утро за кухонным окном всё те же тощие кусты акации, пару грядок своего мини-огородика, облезлый штакетник палисадника, стену соседнего дома, и угол муорки. И ощущать всё то же, что получилось ощутить в первый день, то, что тут пронизывало всё и вся, и от чего не было, да и не могло быть, спасения.

– Ит, сходи за сахаром, – попросила Берта.

– А убирать когда? – спросил Ит. Идти ему никуда не хотелось, а хотелось сесть в кресло с чашкой чая, и немного перевести дух. – Он скоро придёт.

– Через два часа – это еще не скоро, – строго сказала Берта. – Ит, ну правда, ну сходи, а? И чего ты тут убирать собрался, скажи на милость?

– Полы неделю не мытые, – напомнил Ит. – А в пыли на шкафу можно будет скоро рассаду выращивать. Что-то мы с тобой всё запустили.

– А смысл распускать? – пожала плечами Берта. – Ну, то есть не запускать? Вот скажи, тебе это надо? Уборки эти все, порядок? Надо?

– Да не особенно, – признался Ит. – Если честно, по фигу. Мы с тобой тут как на вокзале.

– Тут все как на вокзале, – Берта вздохнула. – И все ждут, когда куда-то уедут. Мы с тобой домой, надеюсь. Местные…

– На Крюковское, – продолжил Ит. Крюковским называлось кладбище, расположенное неподалеку от Морознова, рядом с полуразрушенной церковью – еще одним объектом, облюбованным местными мальчишками. – Всё времянка, и всё тлен. Поэтому смысла убирать я не вижу. Но всё равно надо, малыш. Стыдно.

– Надо, значит надо, – пожала плечами Берта. – А за сахаром ты всё равно сходи. Двадцать минут, Ит. А потом уберешь.

– Тогда картошку почисти, – попросил Ит.

– Почистить я могу разве что перловку. Потому что картошки нет, – напомнила Берта.

– Ой, чёрт. Ладно. Куплю сейчас. Давай авоську.

К моменту, когда в дверь постучал Ри, квартиру всё-таки привели в относительное подобие порядка, Берта сварила принесенную картошку, а Ит разложил «новогодний» утлый стол, который они хранили в сложенном виде за шкафом. Скатерть имелась всего одна, старая, застиранная до серости – когда-то Берта случайно купила её у какой-то бабки «на досочках», да так и оставила. Не нужны им двоим были скатерти, стол доставали пару раз в год, не чаще, а в последний Новый год обошлись и вовсе без него: просто посидели на кухне, послушали куранты по радио, пьяные вопли соседей по подъезду, да и легли спать. Здесь, на этой Земле, праздновать ничего не хотелось. Им двоим – точно не хотелось. Незачем, и не с кем.

– Шёл огородами, вроде никто не видел, – отрапортовал Ри, закрывая за собой дверь. – Привет ещё раз.

– Ну, не видел, и не видел, – покивала Берта. – Разувайся, проходи.

– Разуваться? – с сомнением спросил Ри.

– Да, разуваться, я полы помыл только что, – сказал с кухни Ит. – Тебе это, конечно, всё равно, но…

– Ладно, ладно, разуваюсь, – Ри стащил дорогие лаковые ботинки, и поставил рядом с табуреткой, стоявшей у вешалки. – Берта, держи сумку. Хлеб, мясо, бутылки…

– Сахар, – подсказала Берта.

– Ой, чёрт, я забыл, – Ри с досадой крякнул. – Сходить?

– Не надо, я купил, – отозвался Ит. – Бертик ни секунды не сомневалась, что ты забудешь.

– Так и есть, – кивнула Берта, забирая у Ри пакет. – Что делаем с мясом? Чего ты принес?

– Вырезку свиную принес, давайте пожарим, – предложил Ри. – Это же быстро.

– Давайте, – пожала плечами Берта. – Ит, тащи на стол салат, картошку, а я быстро тогда.

Странное это получилось застолье – не смотря на то, что на улице было светло, они, конечно, задернули занавески, чтобы с улицы их и не видели, и не слышали проходящие мимо люди. Стол тоже выглядел странно, как-то не очень уместно – огуречный салат, который Берта нарезала на скорую руку, кастрюлька вареной картошки, жареный хлеб, тарелка со свиными медальончиками… Это было из одной реальности, местной, Морозовской, а вот вызывающе-дорогие, глянцево поблескивающие бутылки с нездешним коньяком и ликёром – они прибыли из реальности иной, и выглядели на этом убогом столе чужеродно и неестественно. Всего бутылок оказалось четыре, но на стол Берта поставила только две, ещё две она до поры унесла на кухню. Ит сбегал в магазин ещё раз, и притащил шесть бутылок ситро – невиданное везенье, и трёхлитровую банку яблочного сока, грязную и пыльную.

Сели. С минуту сидели молча.

– Мясо остынет, – первой нарушила молчание Берта.

– Ну что, по коньяку? – предложил Ри. – Под мясо?

– Наливай, – предложил Ит. – Сам привёз, сам и наливай.

– И налью, – сердито произнёс Ри, откручивая колпачок с бутылки. – А что? Нельзя, что ли?

– Ри, ты от нас что-то хочешь, – произнёс Ит спокойно. – Собственно, мы и так знаем, чего именно ты хочешь. Это вполне естественно. Вот только одного я не понимаю – всей этой твоей игры, цель у которой – сойти запанибрата. Не понимаю, для чего тебе это понадобилось. Застолья вот такие, разговоры…

– Потому что мы в одном проекте, и делаем одну работу, – пожал плечами Ри. – Объяснение не хуже и лучше других.

– После всего, что ты творил годами? После откровенного издевательства в течение полутора лет, после попытки их убить, после тотальной слежки на Окисте, после Берега? После Адоная и Альтеи, после твоих вывертов на Тингле, после трёх лет переговоров, когда ты вёл себя, как последняя сволочь? Ты хочешь что-то вернуть после вот этого всего? – Берта горько вздохнула. – Тебе самому не смешно, гений?