Петр Хомяков - Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ

Она презрительно отвернулась.

– Ты, полночная дура, наверное, не знаешь даже, что такое рабыня? Ничего. Завтра узнаешь.

На следующий день ее вывели на палубу, ловко сорвали одежду и привязали к какому-то бревну.

У Соломона рот наполнился сладковатой слюной. Он обошел бревно, жадно всматриваясь в это великолепное тело. Рука с плетью подрагивала.

– Сол, – обратился к нему брат.

– Да, – раздраженно бросил Соломон. – Не вмешивайся. Она теперь моя.

– Я не вмешиваюь, а говорю как старший купец, наставляющий младшего.

– Давай, наставляй, но поскорее.

– Брось плеть, дурень. Ты сейчас в таком состоянии, что запорешь ее. И не получишь ни ласк объезженной кобылицы, ни денег за нее, когда она тебе наскучит.

– Ты просто жалеешь ее!

– Я жалею тебя. Купец не доложен быть таким страстным. А то разоришься и сам окажешься за долги на ее месте.

– И что ты предлагаешь?

– Я же говорю, брось плеть. И…

Соломон напрягся, ожидая подвоха.

– И возьми розги. Так и ее не запорешь, и себя потешишь. И впредь, не пори ее плетью. Можешь не рассчитать.

Соломон бросил плеть.

– Ты прав, брат. Ты настоящий купец! Но где я возьму розги здесь, посреди реки?

– Что бы ты делал без заботливого старшего брата? Возьми там, – он кивнул головой в сторону, – заранее припас и размочил.

Соломон взял длинный прут, стал сбоку от Яры. Потом немного сместился, примериваясь, как бы получше нанести первый удар.

– Я тебе сейчас покажу, что такое рабыня, лосиха! – весело заорал он, и ударил ее, косо рассекая эти ягодицы, которые ему пока так и не удалось взять в руки.

Яра уже поняла, что попала в положение, не сулящее ей ничего хорошего. Но что ждет ее конкретно, она понять и предвидеть не могла. Ибо не было ни у нее, ни у ее вольных родственников никакого опыта тех взаимоотношений между людьми, которые уже вовсю господствовали среди южных потомков людоедов, которые одарили мир гнусностью под названием «государство». Гнусностью, предполагавшую рабов и господ, палачей и жертв. Клетки, где людей содержат как зверей. Огромные толпы голодных озлобленных убийц, под командованием пресыщенных вечно пьяных извращенцев, которые назовут «армиями».

Гнусностью, которой иные потерявшие ум не их потомки еще будут гордиться.

Не зная этой гнусности, Яра еще могла подумать, что ее растянули на бревне, чтобы как то взять силой. Но то, что ей сознательно будут причинять боль, она даже представить не могла.

Поэтому первый удар ожег ее совершенно неожиданно. И она закричала не только от боли, но и от растерянности и обиды.

– Получила, лосиха! – злорадно расхохотался Соломон. Крик Яры раззадорил его. И он начал сыпать удары без разбора.

А она все кричала от боли, обиды, но, поначалу, даже и от возмущения. Но розга все жгла и жгла ее. И она внезапно поняла, что это может и не прекратиться. Что она так и потонет в этих волнах обжигающей боли. И она завизжала от страха.

Этот пронзительный визг вернул Соломона к действительности. Он на мгновение опомнился. Опустил прут и злорадно осмотрел покрытые рубцами ляжки и ягодицы Яры. А потом начал бить ее медленно, с разбором, наслаждаясь результатом каждого удара, наблюдая, как дергаются ее бедра после того, как розга со свистом впивается в ее ляжки или зад.

Но вскоре он снова вошел в раж, и опомнился, только, когда понял, что длинный прут в его руках сломался.

Яра лежала перед ним безмолвная.

Соломон отбросил прут.

– Вот видишь, Сол, если бы ты меня не послушал, и порол ее плетью, то сейчас мог бы распрощаться со своими двумя золотыми, – раздался рядом голос старшего брата. – Она бы уже подохла. А ты не царь, чтобы так дорого платить за столь короткое удовольствие.

– Спасибо, брат. Это было бы слишком легко для нее. Но ей можно еще немного всыпать?

– Давно не торговал рабами, – сказал Харон, и подошел к Яре. Пощупал ее в нескольких местах, и сказал, – еще удара три можно.

Соломон взял новый прут и обошел свою жертву. Выбрав несколько мест на ее ягодицах и ляжках, где пересекающиеся шрамы особо обильно сочились кровью, он расчетливо с потягом ударил по ним.

Яра застонала.

– Поняла, лосиха, что такое быть рабыней? – спросил Соломон почти миролюбиво, и тут же деловито спросил у брата, – а когда ее можно будет снова выпороть?

– Не раньше, чем через пять дней, и, конечно, не так много, как сейчас, – ответил тот. – А послезавтра можешь прийти к ней ночью. Вряд ли она будет сопротивляться, но и особого удовольствия тебе вряд ли доставит. Будет лежать, как бревно.

– За что получит при следующей порке.

После этого все слилось для Яры в один темный провал. Ее пороли и насиловали. Насиловали и пороли.

Болели иссеченные розгами бедра и ягодицы. А также низ живота. Она впервые узнала, что телесная близость может приносить боль, если ее не хочешь.

Однажды она почувствовала, что может не выдержать. Надо было что-то делать. Но что она могла? Только утихомирить гнев Соломона.

И когда он пришел к ней ночью, она неожиданно ласково, как будто не он порол ее днем, сказала:

– Я жду тебя, мой господин.

А после этого сделала все, что умела, только бы доставить ему удовольствие.

Больше ее не пороли.

В Иллионе Яра отъелась и отмылась. Покорная, она как-то быстро наскучила Соломону. И он выставил ее на невольничий рынок.

Красивая статная, и, судя по всему, не строптивая рабыня привлекла внимание покупателей. Они толпились и азартно торговались с Соломоном. Но он не спешил.

Яра стояла, опустив голову, и покорно снося жадные руки, которые задирали ей тунику, мяли грудь и ляжки.

– Эй, отойди, – заорал Соломон на одного невзрачного покупателя. – Все равно не купишь, нечего тогда и товар лапать.

Человечек в застиранном хитоне быстро отошел.

Вдруг Яре захотелось поднять голову. Она оглядела торжище и увидела лениво бродящего среди толпы вельможу. Народ перед ним расступался.

Вот он огляделся и скользнул взглядом по Яре.

Зев! Волчий Зев! Это он!

– Волчий Зев! – крикнула она.

Соломон развернул плеть. Вот тебе и объезженная кобылица. Придется сейчас ее ударить. А потом ждать, пока шрам не сойдет. Вот скотина варварская.

– Эй, хозяин! – голос Зева был повелителен. Соломон узнал вельможу-громовержца, о котором так много говорили.

– Слушаю, мой господин.

– Сколько стоит эта рабыня?

– Три золотых, мой господин.

Зев небрежно кинул ему деньги.

Соломон застыл, как истукан.

«Надо было попросить четыре. Нет, пять». Но купеческое слово на торжище должно быть незыблемо.

– Ну?! – грозно сказал Зев. – Чего встал?!

– Прошу прощения, мой господин. Она твоя.

Зев подошел к небольшому низкому помосту, на котором стояли рабы. Взял Яру за руку, и, не глядя по сторонам, пошел прочь с торжища.