Петр Хомяков - Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ

В эту ночь охрану лагеря осуществлял отряд Одиссея.

– Цари, убит троянский лазутчик! – вбежал в палатку Агамемнона, где собрались все цари, начальник караула.

– И что? – спросил командующий.

– При нем письмо. – Он выложил перед Агамемноном залитое кровью послание.

– Читай, командующий, – раздалось несколько голосов.

Агамемнон начал читать. Воцарилась полная тишина. Когда он закончил, Паламед воскликнул.

– Клевета!

– Это легко проверить, – сказал Одиссей. – Давайте обыщем палатку Паламеда. И проверим, нет ли там того золота, о котором пишет Приам.

– Обыскивайте! У меня ничего нет! – уверенно сказал Паламед.

Золото нашли. Причем, ровно столько, сколько было упомянуто в письме. Паламеда забили камнями как изменника.

«Нет правды между людьми! Правда умерла прежде меня!», – сказал Паламед умирая.

– Так будет с каждым, кто польстится на посулы троянцев! – заявил на следующий день Агамемнон перед строем молчаливых воинов. – Мы знаем, не один Паламед получал деньги Приама. Но Паламед был царь, и мы считали его самым честным. Поэтому мы слушали его внимательно. С другими так разбираться не станем. Кто говорит об окончании войны, сразу будет объявлен изменником! Поняли!!!

Строй угрюмо молчал.

На горизонте показалось несколько кораблей.

– Сегодня вечером всем тройная порция вина! Перебоев с провиантом больше не будет! И подтянитесь, Аид вас побери! Послезавтра идем на штурм!

– Ну, что сестрица, теперь ты довольна?

Аполлон и Афродита сидели на склоне горы Ида, возвышавшейся над Троей. Олимпийцы теперь почти не уходили с этой горы, наблюдая за ходом войны. Боги все больше втягивались в нее. Они давно уже заменили царей в Элладе. И имели в этой войне, как сказал бы нынешний политтехнолог, политические и экономические интересы.

– Чем я должна быть довольна, Купала? – Афродита все чаще называла Аполлона его северным именем.

– Как чем? Разве не ты все это затеяла?

– А ты мне не помогал?

– Помогал, конечно. Кто же устоит перед твоими ласками.

– Брось, Купала. Не захотел бы сам, не помогал. Забыл, что ли твои счеты к Зевсу?

– Знаешь, мы, волхвы, отличаемся хорошей памятью, но в последнее время стал замечать, что в этой круговерти событий стал забывчив, как смертный.

– Мы все здесь становимся понемногу смертными. Зря мы сразу просто не улетели назад, как только поняли, что Олимп это не Лысая гора.

– Я слышал это от тебя, наверное, тысячу раз.

– Жизнь тупых смертных вообще вещь однообразная. Здесь все повторяется гораздо большее число раз.

– Ладно, что мы имеем сейчас?

– К Трое движутся армии фараона и царя хеттов.

– Все, твои владыки исчерпали возможности своих вассалов. Вступают в бой сами.

– Да. Но к их удивлению, они не смогли выставить очень уж много воинов. Их силы на исходе, хотя они не воевали.

– Тебя это удивляет?

– Да что я в этом понимаю?!

Афродита действительно не понимала в военно-экономическом противоборстве ничего. Кстати, мало понимали в этом даже некоторые руководители далекого от времен троянской войны двадцатого века.

Однако, Афродите это было простительно. А вот этим дуракам, века двадцатого, нет. Ибо в соответствующих учебниках написано: «Длительное, более пяти лет, безвозмездное отчуждение более трети внутреннего продукта, даже при отсутствии военных потерь, ведет к последствиям сопоставимым с полномасштабным военным поражением».

Этакий, «самострел» в масштабе страны. Это самоубийство и совершили египетский фараон и царь хеттов. Как впрочем, и фактический глава Эллады Зевс.

И руководители СССР, одного из последних наследников восточных деспотий.

Но гораздо позже.

В конце века двадцатого.

– А что делать теперь нам? – спросил Аполлон.

– Продолжать вредить ахейцам, как можем. Ибо, боюсь, Троя и так обречена. А почитатели Зевса должны победить с возможно большими потерями.

– И что тогда?

– Пока не знаю, но кое-что уже понимаю.

В лагере ахейцев бушевал мор. Он периодически нападал на воинов Эллады, и заканчивался почти так же регулярно, когда вымирало определенное количество людей, а оставшиеся начинали более тщательно соблюдать гигиену.

Впрочем, этой закономерности пока никто, кроме Аполлона не заметил.

На этот раз мор был более масштабным, и более остро воспринимался, ибо ахейских воинов оставалось совсем немного.

Аполлон сам хотел разыграть этот психологический этюд. Вбросив какое-нибудь провокационное требование в обмен, якобы на прекращение мора. Но Гера опередила его. Она подошла к нему на Иде, и сказала

– Мор у ахейцев, твоих рук дело?

– Моих, – заявил Аполлон, скрывая радость от так удачно складывающихся обстоятельств.

– Что хочешь, чтобы мор прекратился?

– Пусть Агамемнон отпустит деву Хрисеиду, дочь моего жреца, захваченную в плен. Да заплатит хорошенько моим храмам. А то обнаглел совсем. Я им напомню, что я один из последних на Олимпе, кто все еще остается волхвом.

– Не очень-то задавайся. А Хрисеиду мы отпустим.

Гера уже открыто говорила как предводитель ахейцев. Каким, в сущности, и была. Вместе с Афиной и Посейдоном.

Да, ловко провела все Афродита. Олимп сам был на грани междуусобной войны.

Этой же ночью Гера явилась в палатку к Ахиллу.

– Хрисеиду надо отдать отцу. И мор кончится.

– Но Агамемнон не согласится!

– Тогда все перемрете, как мухи. Слушайся, сынок.

На утро Ахилл объявил о том, что узнал от Геры на весь лагерь. Цари и воины дружно потребовали у Агамемнона выполнить требования Аполлона.

Вот тут-то я тебя поймаю, зятюшка, – злорадно подумал Агамемнон. И заявил:

– Я согласен с Ахиллом. И отдам Хрисеиду ее отцу, жрецу Аполлона. Но почему сам Ахилл в подобных случаях хочет решать все за счет других? То он в трудные времена отказывается поделиться провизией, то хочет задобрить олимпийцев за чужой счет. Или я не прав?

– Прав! – заревели воины.

– Тогда пусть Ахилл компенсирует мне мои потери из своей добычи.

– После победы, – спокойно сказал Ахилл.

– Тогда и Хрисеида будет у отца после победы.

– Но мы передохнем здесь все!

– Не хочешь умирать грязной смертью от заразы Аполлона, покажи, что умеешь жертвовать своими интересами за общее дело.

– Хорошо, хорошо, Агамемнон! Я компенсирую тебе потерю твоей рабыни из своей добычи. Но участия в войне вы от меня больше не дождетесь. Я приду за своей долей добычи потом, когда вы возьмете Трою.

Через два дня мор пошел на спад. А Ахилл устранился от всех дел и сидел в своем шатре, пьянствуя со своим другом Патроклом.

О том, что Ахилл выбывает из игры, троянцы узнали почти мгновенно. Хорошей контрразведки у ахейцев не было. Вернее, вообще никакой не было.