Михаил Медведев - Кровь и чернила

Шнурок нашёл стих без названия и начал его читать. Орфография осталась нетронутой, ведь именно в ней содержится весь сок:

Начьни-ка бес миня

Звой танець в атроженье звёзт

Любафьто не жилаид

Видь в майом сэрце гнёзт.

– А, это не моё. Это Барсик писал. Он чиркает с такой кучей ошибок, что у меня глаза на лоб лезут. Ладно, прочесть бы своё…

Он нашёл ещё один стих: "Старшине", но он был написан таким жутким почерком, что даже сам написавший Барсик не смог его разобрать. Следом он бросил свой взгляд на стих "Розовые пони" и начал читать:

Розовые дали,

Розовое небо,

Розовые степи,

Розовый закат.

На закате ярком

Топчут травы сочны

Розовые пони,

Разноцветны кони.

Розовые пони,

Розовые кони,

Всё вселяют в брони

Сильфа нежных чувств,

А потом жирдяи

Огоньком смущенья

Загораясь тускло…

Тут Шнурок перевернул страницу и продолжил машинально читать:

Алым огонёчком,

Расстегнут портки…

Тьфу!

Тьфу!

Тьфу!

-Мерзость! – крикнул Шнурок, видя, что дальше начинается какая-то совершенно дикая похабщина. Перелистнув страничку, он начал читать следующее своё бессмертное произведение.

Шашлык на мангале вертелся,

Прожариться вкусно хотел…

Пива бутыль откупорил

Парень и тут налетел

Его лучший друг – ведь скучно пить

В одиночку, как забулдыга какой-то.

И сами не видя того,

Налудилися допьяна…

– Почему все твои стихи либо про пьянство, либо про какую-то гадость? – спросила Маша. Да, слово "секс" она, в отличие от детей из развращённой Европы, которым промывают мозги бесконечными рассказами про однополые и не только отношения ещё в детском саду, слышала лишь несколько раз, и ей совершенно не хотелось этим бравировать.

– Я даже не знаю. Ещё не знаешь, в какую плоскость вдохновение придёт.

Был ещё какой-то стих на болгарском, но Маша, не знавшая этого языка, всё равно не поняла бы. Хотя, может быть, это был не болгарский, а русский с кучей ошибок. Сусло меж тем не унималось и продолжало декларировать:

Я на толчке, словно на троне расселся,

Словно король королей,

В час, когда добежал до заветной двери,

Когда мучал понос…

Спася тем самым портки от потопа бурого,

Что было совсем неминуемо.

– Фу! Гадость! Я всё понимаю, но рассказывать стишок про какашки – это слишком даже для тебя! – сказала Маша Шнурку, но потом заржала как дохлый тюлень.

– Да. Это было смешно.

Как писал один известный фантаст, поэзия вогонов занимает третье место во Вселенной по отвратительности. Исходя из этой логики, поэзия Шнурка заняла бы хоть и не призовое, но довольно почётное четвёртое место. Проза у него получалась, однако, также не слишком хорошо.

Впрочем, Маша предложила интересную идею:

– Давай закинем их в один шкаф с "Больным миром".

– Давай. – ответил ей Шнурок.

С этими словами толстая тетрадь в белой обложке с хмурым котёнком – видимо, от факта причастности к высокому искусству, которое пёрло у Шнурка изо всех щелей, полетела в шкаф – оставаться там до конца дней. Тем более, ни там ни там ни системы нет, ни культивации, ни даже Джеффа-убийцы, так что в чём смысл вообще открывать эти рукописи? Ради того, чтобы просто посмеяться, а потом забыть?

Впрочем, что касается культивации… Тут она представила мага-Шнурка с книгой в руках и с 999-м уровнем души, а потом, смеясь, побежала в свою комнату, быстро намалевала свой рисунок, на котором был нарисован Шнурок с кривой рожей, с колдовской книгой в руках и надписью "999 УР.".

– Ну как, похож? – спросила Маша, показав рисунок Шнурку.

– Да. Прямо я. Такая рожа у меня была, когда я в лужу харей упал.

-Шикарно. – ответила Маша. – А теперь я пошла, мне нужно ещё родителям звякнуть и поесть. – сказала девочка, положила рисунок вместе с трудами Шнурка, мнившего себя человеком искусства – точнее, мультяшкой искусства, и убежала в сторону холодильника.

Шпатель возилась в своей лаборатории, а Барсик тренировался в лесу, поднимая и опуская вниз огромный валун – он боялся, что долгий, сладкий сон под кроватью, которому он предавался, не слишком хорошо влияет на его форму. Хоть он и был очень мягким и дружелюбным, но в то же время – очень сильным. Карим упражнялся в стрельбе из пятизарядного помпового дробовика и неплохо в этом преуспел; Лаэрта просто отдыхала, пока Маша приносила ей всякую ерунду, а Шнурок поливал бесконечные цветы, от которых ломился подоконник в её комнате.

Вечер произошёл совершенно без приключений, так что рассказывать о нём нет смысла от слова совсем.

Тем временем в тени бразильских трущоб, где власть взял сирота, а нынче король Педро, окруживший себя мультяшками зака-зака, более-менее договорившийся с Реалистами, выпросив себе хоть и крайне хрупкую, но всё же гарантию безопасности – к тому же эта организация сейчас занималась совершенно другими делами – вроде разгона "Лесного Кимрона", охотой на мульитяшек, похожих на Бенди во Львове и истреблением сусел под Читой, попытался найти общий язык с бандитами, которые хотели проучить выскочку, который позарился на чью-то сферу влияния, сам того не ведая. Подросток не желал ещё раз прибегать к насилию, не только боясь лишней крови – как людской, так и своих анимационных кадавров, но и понимая, что второго боя его крохотное королевство, и без того одержавшее пирровую победу, точно не выдержит.

Для начала, необходимо было договориться с наркодилером по имени Хосе. С ним оказалось всё просто. Как мы знаем, главное правило любого уважающего себя барона – не садиться на свой товар. Чтобы надавить на него и хорошенечко запугать, Педро шикнул на своих слуг, и тридцать зака-зака пришли к Хосе, который хотел предложить приобрести белый колумбийский снег, но увидев свиту, он в ужасе сказал:

– Скажите, что я не упорот!

А они ему в унисон крикнули:

– ПРИВЕТ. ТЫ ОШИБАЕШЬСЯ.

– Что тогда барон скажет? Мне же тогда [название женского детородного органа] будет!

– А, ладно. Дай гарантию того, что не нападёшь на меня, и я больше не буду иметь к тебе претензий. Иначе я буду вечно тебя пугать. – раздался голос за стеной.

– Я даю слово.

– Подпиши договор. – сказал Педро и вручил Хосе какую-то бумагу.

Напуганный Хосе подписал какую-то бумагу, и Педро поставил на неё печать.

– Отлично. – сказал он Заке-Мими. – С одним справились. Теперь нужно договориться с другими.

Два других лидера преступных группировок оказались ещё менее сговорчивыми; один из них даже ткнул в нос карабином. Но и их удалось напугать. Предпоследний, длинноволосый Тритон, больше похожий на безобидного хиппи, чудом сохранившегося после конца шестидесятых, чем на члена влиятельной преступной группировки, был человеком суеверным: приняв зака-зака за злобных духов, он испугался колдуна и пулей подписал контракт, где обязался не только не нападать на него, но и в случае нападения на него Реалистов помочь людьми.