Тата Олейник - Ледяной Рыбак. Альтраум I

Это была настоящая жизнь, пусть со всеми этими выскакивающими табличками и лисьими ушами, но жизнь – правдоподобная до невероятия. И уж точно куда более нормальная, чем та, что я вел раньше. Ветер был все так же свеж и ощутимо холодало. Хотя…

Тут я вздрогнул, поняв, что давно испытываемый озноб – наверняка следствие замораживания моего тела. И снова стало страшно, невыносимо страшно, а вдруг что-нибудь пойдет не так. Я много читал о криомедицине, я знал, что несчастные случаи и летальные исходы при охлаждении – далеко не такое уникальное событие, как успокаивал меня Петр Иванович. В конце концов мой организм и так на пределе, он и сам по себе, без подобных испытаний ежесекундно мог прекратить работу. Вот уже после благополучного замораживания летальность опускалась почти до нуля – правда, последующая разморозка была еще опаснее охлаждения, но до разморозки еще надо дожить.

Просто не думай об этом, – сказал я себе. – Встань на тропинке, смотри на далекий горизонт и дыши. Даже если ты сейчас умрешь, ты умрешь счастливым и без боли. И вообще каждый человек каждую секунду может совершенно неожиданно закончить жизнь, ты тут не одинок, мы все в одной лодке. Лучше снова начинай сердиться из-за дурацких ушей. Почему они мне не нравятся? Потому что я не хочу выглядеть смешным и жалким. Пусть девчонки ушки носят – они такое любят, а я – мужик. Может быть, их можно как-нибудь отрезать? Ушить? Все время ходить в панамке?

Новая волна озноба не позволила страху уйти. Тогда я решил рассердиться на сам страх и на слабеющих ногах решительно зашагал вниз – к серому деревянному двухэтажному зданию, которое, по всей видимости, и было искомой казармой. Сержант Дырокол был почти копией сержанта Вошебоя, только при усах и в порванной рубашке.

Осмотрев меня без какого-либо удовольствия, он приказал следовать за ним – во двор казармы. Там, на пыльном плацу стояло несколько шестов с насаженными на них мешками из поцарапанной кожи, из мешков торчала солома. Верхняя часть каждого мешка была туго затянута воняющей дегтем веревкой – получалась вроде как голова.

– Бей – сказал Дырокол.

– Чем?

– Хоть руками, хоть ногами.

Я послушно дал кукле несколько оплеух, потом, задрав подол, пнул жесткий мешок – пальцы босой и уже довольно-таки грязной ноги взвыли.

– Мда, – сказал Дырокол. – Что и ожидалось.

Он наподдал манекен локтем, отчего несчастное чучело спружинило чуть не до земли, отошел к стойке с оружием и протянул мне маленький топорик с занозистой рукояткой.

– Бей, – повторил он.

– А не испорчу мешок?

– Заговоренные. Бей.

Я принялся мучить мешок топором. Солома шуршала, кожа бумкала, мешок был неподвижен.

– Дермь кунячья, – констатировал сержант. – Давай-ка мечом попробуем.

Мы попробовали и мечом, и дубинкой, и длинной палкой, и копьем, и маленьким ржавым ножом типа перочинного, только не складывающимся.

С ножом повезло больше прочих: на десятом примерно ударе манекен слегка махнул пучком соломы из дыры.

– Все равно кунячья, – сказал Дырокол, – но хоть что-то, хотя, считай, ничего. Навык у тебя какой? Тот, что ты получил у Воша?

– А… я забыл.

– Так открой и посмотри.

Я послушно уставился себе в район пупка и принялся старательно моргать.

– Сглаз!

– И что он делает?

– Не знаю.

– Прочитай, что написано.

– Ничего не написано. Только «Сглаз».

– Ладно, давай, используй на манекене.

– …Хорошо. Только я не знаю как.

Под рассуждения о кунячьих дерьмях, которые свой зад сами найти не смогут, я выяснил, что навыки можно закреплять рядом с пупком, чтобы они там болтались на манер небольших полупрозрачных карт, а потом просто тыкать в них пальцем. Или взглядом, усиленным моей волей, если бы я не бы таким тупым и косоглазым.

В сержанте Дыроколе, как и в его напарнике, было нечто прекрасное. Никто из них не вздыхал, не говорил успокаивающих пустых слов и не трепал меня ободряюще по плечу, отводя глаза. Это были чуть ли не первые взрослые, которые вели себя со мной свободно и спокойно. Пусть они и были искусственными интеллектами убогой модификации, пусть они унижали меня, но они мне, ей богу, нравились.

– Ну что, оттелился? Не спи, атакуй!

Я ткнул пальцем в карточку, и та закружилась-замерцала, перезаряжаясь.

– Посмотрел, дважды моргнувши, на манекен. Над ним алел значок сглаза с таймером.

– И что? – спросил Дырокол.

– Вот, – ответил я.

Мы оба пялились на манекен. Тот был равнодушен и неподвижен. С крыши казармы спикировала ворона, сделала над нами круг и улетела, издевательски хохоча. На верхнюю часть мешка плюхнулась увесистая белая клякса.

– Бороду мою в мочало!– сообщил Дырокол. – Я такой бесполезной кунячьей дерьми еще и не видывал.

Я не знал, что ответить и зарывал все еще побаливающий большой палец ноги в бархатистую пыль плаца.

– Возьми нож снова и бей им эту дуру, пока солнце не дойдет до большого вяза. Все время вешай на нее эту твою бесполезную хреновину.

Я даже не стал спрашивать – где находится большой вяз, пожал плечами и принялся тыкать ножом в жесткую кожу. По откату прожимал «сглаз». Снова тыкал. Нож гнулся, но не ломался, ни одной царапины на жесткой коже мы с ним так и не изобразили. Дырокол торчал на ступеньках под навесом, курил трубку и мрачно созерцал происходящее – других рекрутов на плацу я не видел. Все это надоело мне довольно быстро, но зато теперь я не чувствовал никакого озноба и никакого страха – только усталость и раздражение. Едкий пот тек по носу и щипал глаза, солнце зависло прямо над головой.

«Ловкость +1»

Ровно через секунду после порадовавшего меня сообщения чучело неожиданно провалилось под землю – снаружи осталась торчать только скособочившаяся голова.

Дырокол вытащил шест с чучелом и осмотрел дыру.

– Крот, – сказал он. – Откуда тут к кунячьей матери крот?

– У меня ловкость подросла на единицу, – рапортовал я.

Лицо Дырокола покрылось пятнами свекольного румянца, он упер кулаки в бока и принялся орать.

Он орал, что он тут тыщу лет рекрутов гоняет, что до сих ни один кунячий сопляк не уходил от него меньше чем с десятком параметров после подобной тренировки, что на первых уровнях у нас должно все переть, как хрен на огороде, и что такого безнадежного и убогого кунячьего дерьма, как я – ему еще не присылали. Потом сержант столь же стремительно успокоился и опять уставился на дыру.

– В Шепот тебя было надо, к болтунам, а не к нам.

– А кто такие болтуны?

– Да маги всякие. Ты точно их племени. А с другой стороны, какой ты маг, если у тебя маны нет?

– А у меня ее точно нет?

– Посмотри еще раз на свои параметры. Ты видишь там где-нибудь слово «мана»?