Тата Олейник - Ледяной Рыбак. Альтраум I

– А, может, ее можно получить?

– А может, тебе вторую голову можно вырастить?

Я не знал, можно ли в Альтрауме отращивать вторую голову.

У тебя либо есть мана, либо ее нет, вот и все. И у меня ее нет. И у Вошебоя нет. Мы – воины, мы с этим дела не имеем. Есть те, кто с оружием хорош, но которые и при мане: паладины, рыцари всякие, убийцы… Но у тебя показатели – как у чистого воина. При этом ты слаб, как…

– … как кунячье дерьмо – любезно подсказал я

– В общем, мне с тобой больше делать нечего. Ты – не боец. Толку от тебя никакого. Отправляйся на кухню, может, там пригодишься.

– А где кухня?

Дырокол схватил меня за шиворот и с рыком потащил на улицу.

– Вон! Под зеленой крышей. А учиться тебе… ищи такую же ведьму, как ты сам, и учись у нее. Откуда я знаю, чему вас учить нужно? Может, как лягушек жрать? Иди прямо, никуда не сворачивай. Ну, что ты встал!

Я остановился, потому что увидел торговые палатки под пестрыми навесами. А точнее – тамошних продавцов. Все они были голубоглазыми, улыбчивыми и с соломенными волосами. И с соломенными лицами. И с соломенными руками. Как только я остановился, они хором загомонили, подзывая .

– Лучшие товары для юного солдата!

– Самые лучшие товары для будущего героя!

– Покупаю волчьи хвосты дорого!

– Здравствуйте, – поклонился я скупщику хвостов.

– Лучшие цены за волчьи хвосты!

– Ты с ними еще поцелуйся, -сказал Дырокол. – Ты что, не видишь, что это куклы?

– Они не живые?

– Нет, конечно. Обычные торговые чучела. Торговцы их тут пихают, чтобы таких зеленых сопляков, как ты, облапошивать. Не покупай у них ничего. И за хвосты они настоящую цену не дадут.

– А кто даст?

– Тут никто. Это в Клюкву идти надо, а лучше в Разбориху, там рынок побогаче. Ну, или до областного города дойдешь, там аукционы есть, вот там хорошо продасться можно.

– А какие тут областные города ближайшие?

– Ближайших тут и нет. Грибов на восток – до него верст триста. Развил на Юг, до него и двухсот верст не будет. А на север, дай подумать, прямо на севере и нет больше, только если опять-таки на восток брать, к столичным землям, но там все далеко.

– А на запад?

– А кто его знает, что там на западе. Ты топай, давай, на кухню, скажешь Катине,чтобы она тебе дело нашла. Даром тебя тут кормить никому не надо, то-то.

Глава 3

Дородная румяная Катина принимала солнечные ванны перед кухней на скамеечке. Подол ее юбки был задран выше колен, крепкие ноги расставлены, верхние пуговки тугого корсажа расстегнуты. Я, желая убедиться, что передо мной именно Катина, стал старательно моргать в ее впечатляющее декольте, но меня остановил хохот пышной красавицы.

– Парень, у женщин имя над головой, а не поперек титек!

«Катина, повариха»

– Меня прислал сержант, сказал, что нужна помощь на кухне.

– И какая от тебя может быть помощь?

И тут меня повело и закачало так, что я от неожиданности упал. Лицом прямо в декольте моей собеседницы. Сконфузившись и пытаясь как можно быстрее встать, я вцепился в ее юбки, после чего очередная волна головокружения уже без пикантных приключений отправила меня носом в заходившую ходуном землю.

– Помощничек хоть куда, – сказала Катина.

– Простите… Мне просто нехорошо. Это землетрясение?

– Это тебе голову напекло, а, может, с голоду шатает. Вставай, накормлю в первый день неурочно.

Это меня, наверное, перевозят, запоздало сообразил я. Говорили же, что голова будет кружиться. То есть – заморозка прошла успешно! Я – жив! И меня снова повело, но в этот раз удалось устоять на ногах, ухватившись за косяк двери. Вообще хрупкий груз можно было бы везти и поаккуратнее.

– Наверное, мне пока не стоит есть. Может стать совсем нехорошо. Да я и не хочу есть.

– А по тебе не скажешь, что не хочешь – брюхо впалое, глаза голодные. Пошли, не тешь гордыню.

По залу тянулись длинные столы с узкими лавками. Ненадолго удалившись, Катина вернулась с доской, на которой исходила парком большая глиняная миска, прикрытая длинным ломтем черного хлеба, тут же в кружке мутного толстого стекла плескалось что-то желтое с горьким запахом.

Ел я всегда плохо. Сколько себя помню – еда была наказанием для меня и причиной постоянного беспокойства матери. Почти все на свете мне было нельзя, а остальное я часто не мог проглотить от отвращения. Недели, когда меня держали в стерильных боксах и кормили через капельницы (плюс немного воды с витаминами), были чуть менее ужасны из-за того, что тут хотя бы исчезала проклятая необходимость есть. Даже очень вкусные вещи типа мороженого были обманом – первая же ложка обращалась из манящего ледяного чуда – в тошнотворную приторную жижу во рту.

Поэтому я с привычным ужасом отдернулся от шлепнувшейся перед носом миски с кошмарной бурдой. Живот и так побаливал, а тут еще он громко, на всю кухню заурчал.

– Не хочешь есть? – усмехнулась Катина. – Смотри ложку не проглоти!

Рот наполнился слюной и , плохо соображая, что делаю, я вдруг схватил деревянную ложку и запихнул в рот добрый шмат овощей из бурды.

Вкус был… Не знаю, что это был за вкус. Я хотел только одного, чтобы он никогда не кончался. Мясо и подлива сплетались в божественную симфонию. Я вцепился в ломоть хлеба – тот призывно благоухал. Я старался кусать его не слишком жадно, боясь, что хлеб быстро кончится. Пиво в кружке было горьким, но мой новоприобретенный аппетит возрадовался и этой горечи, после которой аромат хлеба и мяса стал еще более притягательным.

– Неделю не ел, точно, – Катина с явным одобрением смотрела на стремительно пустеющую миску. – Думаешь, милый, я голода не признаю? Я же из Ледяных Игл родом, понимаешь?

Я не понимал, но на всякий случай кивнул.

– Три зимы осады. Дети лизали камни, потому что те были солеными от брызг моря. Дети тяжелее всего переносят голод – им же расти надо. Из шести сестер и братьев я выжила одна – уж не знаю почему, доставалось мне хлеба и рыбы не больше, чем прочим. Вот тогда я и поклялась, что никогда больше не буду голодать. Так что меня не проведешь, я всегда знаю взгляд голодного.

После еды разморило, но Катина растолкала меня и, вручив сомнительной чистоты тряпку, велела протереть столы от жира и прочих пятен. Занятие это, на мой взгляд, было совершенно безнадежное, ибо грязь въелась в доски намертво, придавая им даже особый почтенный лоск поверх немыслимых разводов от подлив и соусов.

Тем не менее я усердно тер пестрые доски и при этом собирал в кучу мысли.

Что у меня однозначно хорошего?

Я чувствую себя здоровым, полным сил и живым. Хотя и не очень привык пока к такому положению дел.

Я нахожусь в действительно великолепном мире и мне пока что все равно,что он ненастоящий.