Евгений Кострица - Тиамат

С таким запасом праны Сири могла дезертировать, попросту наплевав на контракт. В наступившем хаосе так сделали многие. Их можно понять. Тиамат неустойчив, точно льдина весной. Дрейф грозит ноль-фазовым сдвигом. Если так, всем хана. Но пока вроде бы тихо. Разве что комар мерзко жужжит. И ведь не обойти же его…

Я немного постоял, отслеживая маршрут охранителя. Тварь выглядела опасной и бодрой. Такой палец в пасть не клади. Оттяпает его с головой.

Понаблюдав за маневрами крылатого супостата, я не отыскал в обороне видимых дыр. Зато есть люк черного хода. Да, изнутри заперт, но под ним узкая щель. Если как следует сплющить, тентакля пройдет.

Механизм за створкой оказался несложным. Рычаг нашел быстро, теперь аккуратно нажать…

Боль ослепила, и я услышал свой стон. Подтянув к себе щупальце, вытащил кровоточащий обрубок. Больше половины откусила острая сталь.

Вот чертова сука! Капкан!

Бессильная ярость травила удушьем, не в силах найти себе цель. Будь Сири за люком, я бы порвал ее в клочья. Его, к счастью, всё же открыл.

За люком было тесно, но чисто. Отполированная телами труба шла вверх под углом. Пользовались ей, видимо, как мусоропроводом, выбрасывая усталых клиентов за борт. Угол наклона большой и приходилось подтягивать себя щупальцем вверх. Его теперь надо беречь.

На это чертово логово никаких тентаклей не хватит. Они намного функциональней, чем руки. И тем обидней одно потерять. Отыграюсь внутри. Что не сломаю, то разобью.

Ползти по трубе, точно змей, пришлось долго. Вывалился из нее я злющий как черт. Оглядевшись, отметил, что Сири свила себе мрачное гнездышко. Здесь впору открывать музей пыток. Этим интерьерам позавидовал бы и профессиональный палач.

Чего только не было! Переносная дыба, «железная дева», свисающие с потолка цепи и ряд ухоженных плёток на стенах. Тиски и небольшой пресс в бурых пятнах намекали, что хозяйка умеет черпать удовольствие в боли. Шкафы с щипцами и наручниками соседствовали с картинами, написанными в устрашающе анатомическом стиле. Нарисовать их мог только настоящий маньяк.

Осматривая этот арсенал, я не всегда понимал принцип действия инструментов. К примеру, как используют эти качели? Воронку? А шелковые веревки со стальными шипами? Деревянный сапог с железным винтом?

Нет, моя фантазия тут пасовала. Для такого полета я примитивен и прост. Сири духовно богаче, раз столько знает про боль. Да и в сексе царица. Уж в этом ее не догнать.

За мыслями о возбуждающе порочных наклонностях я не сразу обратил внимание на странный предмет. На стене между прессом и гильотиной висела крабья клешня. Арт-объект выбивался из экспозиции подозрительно начищенной медью. Кончик маняще блестел, подсказывая куда нажимать.

Забыв осторожность, я потянул его вниз. Лязг невидимого механизма заставил меня отшатнуться. По коже пробежали мурашки, но на этот раз всё обошлось.

Стена дрогнула и отъехала в сторону, открыв тайный проход. За ним была клеть. На полу пентаграммой расставлены черные свечи, но узор силовых линий точно не наш.

Я наклонился и осторожно потрогал. Они еще теплые. Значит, Сири внизу.

Прыгнуть к ней? Но нас будет двое, а питомец один. Дубль в канале часто приводил к «голосам в голове». Выбраться из шизофреника будет непросто, но по-другому Сири уже не догнать.

Интуиция подводила редко, а сейчас она буквально вопила от страха. За свалившимся на локу разломом угадывалась чья-то зловещая тень. Незримое присутствие того, чей вязкий и заинтересованный взгляд я чувствовал кожей. Будто застыл перед паутиной, в центре которой затаился паук. Почти вижу эти липкие нити. Осталось сделать лишь шаг…

Решено! Надо спускаться. Все ответы внизу.

Треск затаившегося под потолком сверчка отсчитывал последние часы жизни. Их не так много осталось. Этот звук отрезал время точно ножом – ритмично и быстро. Настоящее таяло в прошлое, а будущего, скорее всего, нет. Я обречен, палач уже точит топор, а прощальная ухмылка Лавруши не оставляла иллюзий. Всё уже решено.

Преступников обычно казнили на площади. Надеюсь, для меня всё кончится быстро, а вот Ниму ждет страшная смерть. Наверное, сожгут на костре. У нас это любят. Толпа быстро превращает в зверей.

Да, был шанс спастись, но он бессмысленно и тупо упущен. Теперь одна часть меня гордилась собой, зато другая вопила от ужаса. Страх прожорливым червем выедал изнутри.

Человек всегда боится того, что не знает. А можно ли познать смерть? Любое изменение – ее репетиция. Каждый понимает, что когда-то умрет. Ужас невыносимого обезболен обыденностью и незнанием времени, которое осталось прожить. У меня этой спасительной иллюзии нет. И совершенно нечем ее заменить.

Отчаяния добавляла логика: посмертия нет, его не присвоить. Ничто не появляется из ничего, не исчезает бесследно, но наследование не есть продолжение. Смерть существует не для меня. Свою я никогда не увижу. Ее свидетель будет кто-то другой.

А еще можно утешать себя тем, что всё рано или поздно закончится. Сомнительный в эффективности довод. Когда он кого успокаивал? Меня вот не смог.

Поежившись, отчетливо понял, что бояться меньше не стал. Страх трудно лечить философией. За него презирал себя и ненавидел скелета. Кто просил лезть ко мне в душу? Там и так черт знает что… А недомертвие способно только злорадно глумиться над узником. Ему-то, понятно, ничего не грозит. Он уже мертв.

– Из небытия вышел и туда же уйдешь, – проворчал тот, легко считав мысли. – Что плохого в небытии? Оно не беспокоило в прошлом, отчего ж пугает так в будущем?

– Там не было того, кто мог бы бояться, – флегматично ответил я. – А здесь он есть…

– И скоро не будет! Проблема исчезнет, всё хорошо! – продолжал издеваться скелет.

Сволочь! Зачем мне с ним разговаривать? У мертвеца нет воспоминаний. Он не поймет предсмертной тоски. Прощания с тем, что уйдет навсегда: улыбку ясноглазой девчонки, запах бабулиной стряпни по утрам и треск дров в прогретой печи.

– Подобными картинками себя лишь разжалобишь! – с иронией отметил скелет. – Воспоминания кажутся ценными, но сколько из них уже благополучно забыл? Как видишь, в этом нет катастрофы. Ты как старуха над сундуком с ненужным тряпьем.

– Ты не поймешь, если у тебя всего этого нет, – возразил я. Да что он знает о живых? Ведь это есть «мы» – память, привычки, характер… И сумма всего себя очень ценит. Никто не захочет из нее ничего вычитать.

– А если чуть вычесть, в какой момент «я» станет «не я»? – не унимался скелет. – Когда кучу уже нельзя назвать «кучей»? Десять, пять или три?

Я лишь устало вздохнул. Жаль, не умею не думать. Как утомительно, когда нельзя спрятать мысль!