Евгений Кострица - Тиамат

– Ты прячешься лишь от себя! – едко добавила нежить.

– Хорошо, пусть каждый миг существует новое «я», раз ум и тело меняются, – признал, наконец, я. – Память, настроение, клетки – всё за что ни возьмись. Но в этой сборке изменчивого постоянна осознанность. Это же факт!

– Постоянна? А как же обморок, глубокий сон без сновидений, тупица? Там никакой осознанности вроде бы нет, – уличили меня, щелкнув костяшками.

– Чтобы утверждать отсутствие, надо в нем быть! – возразил я. – Осознать неосознанность некому, пауз в ней нет.

– Отлично. Так эта «осознанность» у всех разная или же нет? – хихикнул скелет.

– Нет, – неохотно подтвердил я, увидев подвох. – Она пуста от качеств ума.

– А если так, можно ли ее потерять? – мой оппонент вопросительно посмотрел на притихшую мышь. Та с трепетом внимала ему. Жрать, небось, хочет. Продалась за корм.

Можно ли потерять? Вот этот непростой вопрос всегда ставил в тупик. Чтобы потерять, надо быть, а если ты есть, тогда что терял?

– Вот то-то и оно… Когда мозг умрет, ум исчезнет, – продолжал зудеть скелет. – Он ведь его продукт. Но точно такая же осознанность есть в ком-то другом. Это как свет, бьющий через щели сарая. Источник один, но каждая, как чей-то персональный мирок. Если глаз слепнет, то еще миллиарды видят прекрасно. Осознанность не моя, не твоя и не чья-то еще. Мир существует, когда воспринят, а воспринимается он кем-то всегда.

– И как мне всё это поможет? – равнодушно пожал я плечами. – Вот прямо сейчас?

– Глупо бояться расставания с тем, что потерять невозможно. В песчаных замках постоянен только песок. Рано или поздно их неминуемо размоет волной. Это надо принять, здесь нет катастрофы.

– Да-да… И тогда все проблемы исчезнут. Рассосутся сами собой! – раздраженно передразнил я, копируя его интонации.

– Сансару в нирвану способен превратить только твой собственный взгляд! – в пустых глазницах полыхнуло огнем. – Просветления невозможно достигнуть! Его можно лишь распознать! И потому идея духовного поиска изначально абсурдна. Ошибаются как раз в тот момент, когда начинают искать.

– Так надо искать или нет? – вконец запутался я.

– Оно само собой ищется. Мираж принимается за убегавшую истину. Поиск и погоня бессмысленны, если искомое уже на плечах. Я не устаю повторять это тебе уже многие жизни: всё совершенно, ничто не требует исправления, ничего исправить нельзя. «Исправитель» – иллюзия! Потому застынь и узри: любая форма – тюрьма! Признай свою сущность, уверься в одном! Познай, что извечно свободен! – заключил скелет, вновь щелкнув костяшками.

Я вздрогнул, хотя поначалу слова не произвели впечатления. По сути, в них нет ничего нового. Нечто подобное много раз говорила мне Нима. Я понимал ход ее мысли, но практическая ценность была нулевой. Сейчас все иначе. Восприятие после «щелчка» стало другим. Дело не в словах, а в энергии. В том, что стояло за ними. Банальные истины будто приобрели вес и объем, выглядя откровением не столько для разума, сколько для сердца. Они как снаряды, которые пробили броню и фильтры ума. И только потом легли в цель.

Я потрясенно молчал. Башня моих ментальных конструкций трещала и сыпалась, обнажая ясную внеконцептуальную суть. И сразу стало легче дышать. Без тяжелой отупляющей завесы ум прозрачный, а проблемы ничтожны. Нет ни смерти, ни рождения. Ни одно облако не способно навсегда закрыть солнце. Ведь оно не умирает за ним, а потому не рождается, чтобы засиять снова. Самые возвышенные или ужасные переживания, все звуки, цвета, тьма и свет, существа, божества – всё является манифестацией собственного «Я», проявлением и украшением его изначальной свободы.

Нет, сейчас не было нужды вновь понимать или объяснять себе что-то. В переживании естественно присущей природы ума нечего знать. Некому и некуда больше идти. Все иллюзии рухнули. Возможно, это и есть абсолютная истина – знание ничего не принимающее, ничего не отторгающее, без каких бы то ни было построений и выводов.

От свежести этой потрясающей простоты хотелось смеяться и плакать. Я восхищенно замер, купаясь в безграничном переживании свободы. Пришлось присесть, чтобы перевести дух. Внутренне будто в руинах, но впервые был по-настоящему жив.

Жаль, что это длилось лишь миг.

Потрясенный переживанием ум пугливо вернул в тюремную камеру. В ней кое-что изменилось. Скелет рассыпался, и прах поднимался к потолку невесомыми хлопьями траурно-черных снежинок. Запахло цветами, кости исчезли, а на соломе остались лишь кандалы.

Схожу с ума? Возможно, наш диалог шел только у меня в голове. В ней же и все эти видения. Это мой бред.

А говорящая мышь? Она хотя бы была? Ведь ранка на руке еще свежая! Не укусил же я себя сам?

Но лихорадочно раскидав солому, я никого не нашел. А через секунду спиной почувствовал чье-то присутствие. Обернулся – и увидел у двери поистине инфернальное чудище. Глазищи горели адским огнем, в пасти угрожающе белели резцы, усы-прутья чуть шевелились.

Невольно попятившись, я отчетливо понял, что спятил. Надо срочно заснуть. Или проснуться. Или обрести просветление.

С этой мыслью мой измученный ум, наконец, отключился, и его радушно обняла милосердная тьма.

Солома неприятно колола бок, испытывая кожу на прочность. Погружение необъяснимым образом сохранило мне память. Помню как логово Сири, так и самораспыление Бшишмы. Приступ просветления и монструозную мышь…

Сомнений нет – я в камере Кцума. И самое странное – знаю об этом. В данный момент я – это он!

Некоторое вре́мя растерянно ощупывал тело. Как и почему оно стало моим? Если пентаграмму еще можно настроить на Кцума, то как в нем проявили меня?

Или всё наоборот? Кто это думает – Кцум или Грид?! Кого здесь казнят?

На первый взгляд, разобраться несложно. Духа трудно спутать с подростком. Парень доверчив и дергался по пустякам, терзая себя рефлексией. Грид на него мало похож. Это социопат, циник и псевдо добряк. Презирает людей, грезит мечтами о богатстве и славе. Тщеславен и алчен. Любит амриту и хорошеньких самок. Падок на лесть. Казалось бы, что у них общего?

Проблема в том, что два столь разных существа могли уживаться в одном. Под тонким слоем ума огромный пласт подсознания, которое может быть общим. Кцум с тентаклями и памятью духа вел бы себя так же, как Грид. И то же самое можно сказать про любого пилота. Наверху он дух, а внизу человек. Не паразит, а симбионт. Словно один персонаж в разных одеждах. Две личности обуславливают и до неразличимости дополняют друг друга. Вот как сейчас.

Я остановился, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Только не психовать. Сесть, закрыть глаза, посмотреть в собственный ум. Мысли метались там точно мыши. Надо найти ту, что всё объяснит.