Альберт Нордс - Радиоволна

Хочет ли он встретиться с общиной и ее руководителем?

Может быть, ему стоит арестовать их?

Ему наверняка дадут премию за поимку предателей и предотвращение бунта. Вместе с Лали он сможет съездить куда-нибудь в отпуск.

А сможет ли?

Смогут ли они когда-нибудь выбраться из этого города и жить спокойной размеренной жизнью?

Будет ли она любить его, если он выдаст эту общину правительству?

Конечно, нет!

Сможет ли она доверять ему после этого, жить с ним рядом, смотреть ему в глаза?

Выдать их – стало равнозначным потерять навсегда жену, единственного человека, которого он любил.

А чего он сам хочет, кроме любви Лали?

Хочет ли он расстрелять всех этих людей в общине, сколько бы их ни было?

Сможет ли он убить этого младенца и его мать?

Он уже знал ответы на эти вопросы.

Лали услышала стук дверного замка и выбежала в коридор. Она бросилась к нему навстречу, жадно хватая его коротко остриженную голову руками:

– Я думала, что больше никогда не увижу тебя, понимаешь, – никогда!

Гейт обнял жену и вдохнул теплый аромат ее шеи.

Он молча прошел в комнату, закрыл все окна, задернул шторы и сел в дальний угол, не смежный стенами с соседями, чтобы никто не смог его услышать.

– Там была женщина с младенцем. Она просит помощи, – тихо сказал он.

– Я думала, это будет мужчина, голос был мужской.

– Я тоже так думал. Говорит, их целая община. Сегодня пришла только она.

– Как ее зовут?

– Миа. Она хочет, чтобы я помог им выбраться из города.

Лали села на пол рядом с мужем и вопросительно посмотрела на него.

– Они хотят, чтобы я удалил из плеча чип, и только после этого они смогут отвести меня в свою общину и рассказать все подробнее.

– Я не пущу тебя одного. Я пойду с тобой. Я хочу увидеть этих людей.

По голосу Лали Гейт понял, что возражать бесполезно.

– Хорошо, – выдохнул он, – только нужно удалить чипы.

Лали достала свою дорожную аптечку.

– Надо же, курсы военных санитаров все-таки пригодились.

Нежно поцеловав Гейта в плечо, она резким движением сделала небольшой надрез скальпелем на его левой лопатке. Мужчина от неожиданности охнул.

– Могла бы предупредить, – съязвил он.

– Было бы больнее, обезболивающего все равно нет. – Тонким пинцетом девушка подцепила небольшую зеленую пластинку и вынула ее из-под кожи. – Главное не повредить чип. Нам нужно будет вшить его в твой китель, чтобы ты мог ходить на работу, и никто не заметил на радарах твое исчезновение.

Лали прижала кусок марли к порезу, стараясь остановить кровь. Она обработала рану спиртом и заклеила плотным пластырем.

– Теперь твоя очередь, – окровавленной рукой Лали протянула мужу скальпель и сняла рубашку.

Также быстро, не раздумывая, Гейт сделал надрез, аккуратно вынул из-под кожи жены чип и положил его на другую сторону стола, чтобы не перепутать. Несколько минут супруги молча смотрели на крошечные зеленые пластинки.

– Ты же понимаешь, что это значит?

– Да, теперь мы – преступники.

В Департаменте визит Гейта в заброшенный сектор прошел незамеченным, никто не задавал неудобных вопросов. Командор Хэнк, как всегда, приветливо поздоровался в ответ, а в конце рабочего дня бросил на стол Гейту толстую папку под названием «Дело Сверчка».

– Завтра до обеда нужно покончить с этим. В три часа дня на площади исполнение.

– Поймали, наконец, – вздохнул Гейт.

– Да, вчера днем заварушка была: ходил в центре города, разбрасывал листовки. Совсем обнаглел. Раньше хоть на столбы клеил, – засмеялся Хэнк и вышел из кабинета.

Гейт открыл плотную папку, набитую рапортами, фотографиями и листовками. Имя Сверчка было известно всему городу, но никто не видел его в лицо, не знал, кто скрывается за этим прозвищем. Много лет он смущал народ своими каракулями и стихами, которые тут и там вдруг появлялись на стенах домов, столбах, крышах, и даже канализационных люках. Начиналось все с пошлых карикатур на правительство и Конфедерацию, но со временем листовки становились все смелее: разоблачали законы и распоряжения стоящих у власти Командоров, обвиняли в диктатуре и вседозволенности властей, подчеркивали жестокость военного строя и бесправие граждан. И вот спустя десять лет он был пойман. Именно в тот день, когда Гейт встречался с Миа. Это выглядело больше, чем совпадение. Гейт не верил в случайности, как и в удачу.

Может быть, Сверчок просто устал и решил сдаться?

«Это глупо», – отбросил он эту мысль.

Гейт вышел из Департамента и пошел к дому. Возле газетного киоска с шумом толпились люди. В городе уже давно никто не читал газет. В них нечего было читать. Никакой посторонней информации не проникало на страницы газетных хроник, никаких новостей из жизни других городов и стран, только доклады об успешных правительственных операциях, нововведениях, законах, вводимых без остановки, каждый новый из которых часто противоречил предыдущему, запутывал все больше. Горожане просто не могли запомнить все ограничения и требования, которые зачастую поражали своей нелепостью.

«Не собираться больше пяти человек в одной квартире» – значило в последнем законе, вышедшем неделю назад. В некоторых семьях трое детей, плюс бабушки и дедушки. Родственникам пришлось срочно расселяться по разным коммуналкам, боясь, как бы их не рассадили по разным тюремным камерам.

Толпа у киоска гудела ульем:

– Что здесь происходит? – громко спросил Капитан, чтобы быть услышанным. Люди резко замолчали и расступились.

«Пойман опасный преступник-рецидивист Сверчок. Завтра в три часа дня на центральной площади города будет оглашен приговор. Желающие присутствовать могут приходить без пропуска» – значилось в передовице.

С фотографии на людей смотрел щуплый мужичок лет шестидесяти с впалыми глазами и взъерошенными седыми волосами. Почему-то Гейт всегда представлял его иначе: ровесником или чуть старше себя возрастом, – лет сорока, с обычным, ничем не выдающимся лицом, но крепким и упругим телом. Под это описание мог подойти, например, инженер какой-нибудь строительной организации (чтобы иметь выход на чердаки и крыши домов). То, что Сверчок может быть стариком, никак не укладывалось в его голове.

В толпе перешептывались, но при сотруднике Департамента никто не смел высказаться вслух. Многие заочно знали Сверчка, смеялись над его карикатурами и шутками, были согласны с его критическими выпадами и следили за появлением новых листовок, передавая их из рук в руки втайне от правительства.

Капитан посмотрел на молчаливо жавшихся друг к другу горожан и, ничего не сказав, ушел прочь.

После ночи, мучившей его кошмарами, Гейт вошел в Департамент с тяжелой, раскалывающейся головой. Каждый резкий звук отдавал в затылок пронизывающей болью. Взяв со стола папку с делом Сверчка, он спустился в подвал и велел привести мужчину в комнату допроса.