Светлана Нарватова - Последние выборы сенатора

– А это, – теперь сенатор говорил для Алекса, – прошу любить и слушаться: Энтони Парсон, менеджер избирательной кампании…

Высокий, солидный мужчина в дорогом костюме оторвал пятую точку от подоконника, на который опирался, и сделал шаг навстречу вошедшим. Он был рослым, на вид под пятьдесят. Коротко отстриженные волосы были припорошены сединой. Лоб рассекали глубокие морщины. Из-под темных еще бровей прямо смотрели серые глаза, от которых разбегалась паутинка мелких бороздочек. Прямой, довольно широкий нос. Волевой, четко очерченный подборок. Приветственная улыбка на губах.

– Добро пожаловать, – приятным баритоном произнес Парсон.

– …и Барбара Ожешко, руководитель избирательного штаба, – продолжил представление присутствующих Брукс.

Алекс не совсем понял, кто из пары был мозгом, а кто сердцем, но то, что Барбара Ожешко была Твердой Рукой этого офиса, было ясно с первой минуты знакомства.

Барбара сидела за столом, откинувшись в кресле и сложив руки на груди. Ее точеное лицо стервы транслировало лишь одну мысль: «Подчинись или умри». Возраст по лицу или фигуре было определить невозможно. То и другое могли принадлежать только фарфоровой куколке. На такое совершенство не способна даже генная инженерия Китиары. Только шприц и скальпель пластического хирурга. Это была блондинка с осанкой профессиональной балерины. Темно-карие глаза, длиннющие черные ресницы, темные брови и яркая красная помада в дополнение светлым волосам создавали потрясающе яркий, но каким-то чудом не вульгарный образ. Красные губы были поджаты, а взгляд карих глаз выражал неодобрение. У Алекса мелькнула мысль, что возможно несколько минут назад здесь обсуждали именно его.

Барбара (Алекс был готов поклясться, что между собой ее называли не иначе как «Барби») поднялась с кресла, подошла и тоже по-мужски протянула ладонь для крепкого рукопожатия. Рука у кукольной блондинки действительно была твердой. Похоже, она дружила с физическими нагрузками.

– Надеюсь, вы окажетесь полезны, – процедила она, осматривая Коллингейма придирчиво, как породистого рысака на аукционе.

– Я тоже на это надеюсь, – произнес детектив, почтительно склонив голову.

Барбара кивнула с видом королевы, принявшей клятву верности у рыцаря.

– Я провожу Алекзандера к Рэттлу и объясню правила, – ровно, без капли подобострастия, сообщила она сенатору.

– Вы моя палочка-выручалочка, – расплылся в улыбке Брукс.

Королева одобрила комплимент и указала Алексу поворотом головы, чтобы он следовал за ней. Сзади Королева была тоже без изъянов. Она не вызывала, как Тайни, щемящей нежности в сердце детектива и необузданной жажды ниже. Но она была красивой женщиной, а Коллингейм был мужчиной и отдавал должное ее пигмалионам в белых халатах.

– Мы – лицо кампании, – произнесла она голосом учительницы начальных классов, позволив детективу ее нагнать. – Мы все должны выглядеть безупречно.

Барбара еще раз прошлась по Алексу беглым взглядом.

– У вас неплохие природные данные, – поставила она диагноз. – После юриста я провожу вас к нашему стилисту, он выдаст вам… что-нибудь приличное.

– Я в состоянии приобрести что-нибудь приличное, – не выдержал Коллингейм.

Королева остановилась и развернулась к нему:

– Почему же вы тогда ходите, как бомж?

– Потому что в этом состояла моя работа, может быть? – осклабился Алекс. – До позавчерашнего дня, – выдал он уже тише.

– Простите, детектив, – неожиданно легко признала свою неправоту Королева. – Я не подумала об этом. Но теперь ваша работа будет состоять в том, чтобы выглядеть безупречно. И обеспечивать безопасность сенатору Бруксу, разумеется.

Судя по интонациям, для Барбары Ожешко приоритеты стояли именно в таком порядке.

Она развернулась, как крейсер на рейде, вновь оказавшись к детективу кормой, и двинулась вперед, рассекая килем офисное пространство. Алекс, выдернув себя из прострации, поспешил следом. Кабинет начальника службы безопасности сенатора оказался на самом входе. Вроде, открытость и демократия, но бодигарды не дремлют. Они с Барбарой застыли на пороге. В кабинете сидели четыре человека в боевых хамелеонах. На первый взгляд, бездельничали. Но расфокусированные взгляды и, казалось, беспорядочные движения пальцев говорили, что стражи работали через гарнитуры.

Один, – массивный, как Себ, – поднялся с кресла и подошел ко входу. В отличие от китиарца, он не был красавцем. Могучий торс венчался бычьей шеей, в которой утопал ушастый шар головы. Левую щеку начальника службы безопасности, как он представился, пересекал глубокий шрам лазерного ранения. Наверняка Рэттл имел финансовые возможности удалить его с кожи. Но без него лицо начбеза казалось бы рыхло добродушным: плебейский нос картошкой, разлапистые уши-лопухи, полные губы-вареники. Шрам и серьга перманентной гарнитуры придавали ему грозно-пиратский вид. Стрижка у Глена Рэттла была по-военному короткой. Барбара смотрела на него сочувствующим взглядом. Скорее всего, ее эстетствующая натура не могла вынести подобное безобразие. Но была вынуждена мириться.

– Это ваш новый сотрудник, – сообщила она. – После инструктажа и юриста пусть подойдет ко мне.

И всё. Никаких тебе: «Знакомьтесь, Алиса, это пудинг!»

– Глен Рэттл, начальник службы безопасности, – нисколько не смущаясь, представился здоровяк.

– Алекс Коллингейм, до недавнего времени – детектив отдела убийств.

– Да, мне рассказали эту байку с твоим звонком. Тебе когда сообщили? – поинтересовался Рэттл, не сомневаясь, что это подстава. Впрочем, нужно быть Уокером, чтобы не сомневаться в обратном.

– На работе.

– И как, Уокер не распял? – хохотнул начбез.

– Я быстрее, – ответил Алекс, не уточняя обстоятельства. Лучше самому дать невинный повод для насмешек, чем на тебя накопают что-то реально серьезное.

– Про твое участие в захвате базы нирванщиков не врут? – Глен глядел в лицо детектива испытующе.

Коллингейм пожал плечами:

– Понятия не имею, под каким соусом это было преподнесено вам.

– Давай на «ты». КаДе фарева? – он протянул руку кулаком.

Алекс привычно воспроизвел связку. Почувствовал в душе горечь. Теперь, после Парадиза, этот жест для него ничего не значил и ничего не обещал.

– Прости, ввести в курс дела смогу только после того, как ты подпишешь все бумаги, – сообщил начбез.

– Неразглашение? – скорее констатировал детектив.

Глен кивнул:

– Мы здесь постоянно на осадном положении. Поэтому – да. Никакого выноса материалов за пределы офиса. Никаких снимков и диктофонов. Никаких левых аппаратов – будешь пользоваться только защищенным коммом. Прозрачные линии связи. Предупреждаю сразу, чтобы потом не было никаких: «А я не знал». Всё, что происходит внутри этих стен – секретная информация. Я доходчиво объяснил?