Яна Летт - Новая фантастика 2021. Антология № 5

Его команда смотрит на их прощание издали, и она помнит, как быстро ужас сменяется восторгом, и догадывается, что обратное превращение происходит ещё быстрее.

– Не волнуйся, – говорит он. От него пахнет свежестью и свободой. – Обещаю, что вернусь.

И она верит его обещанию – больше, чем морю, больше, чем сёстрам, больше, чем самой себе.

То, по чьим следам они шли, встречается им в подземном проходе, совсем недалеко от Края Света. Снег к этому времени сменяется чёрными пятнами земли и бледно-жёлтыми полосами пожухлой травы, и Кристиан старательно пытается скрыть от неё, насколько он этому рад. Она чуть поддразнивает его, когда они спускаются по тропинке, направляясь к пещере, второй выход которой – по другую сторону преграждающих им дорогу скал.

Там они и встречают это – встречают его, поправляет она себя.

– Бьянка, – одними губами произносит Кристиан. Меч оказывается у него в руках быстрее, чем она успевает открыть рот. – Стой за мной.

От Зверя, поднимающегося на задние лапы, разит застарелым проклятьем. Разит так сильно, что она даже не может определить, кем он был, прежде чем чары поглотили, извратили его. Животным ли, человеком ли? Или, может, таким же, как она?

Она не находит в себе сочувствия. Кем бы он ни был, излечить его уже невозможно. Всё, что от него осталось, – искорёженная, повреждённая оболочка, наполненная яростью и болью, за которыми больше не видно разума.

Потому вовсе не сочувствие к Зверю заставляет её вмешаться, но Кристиан. Кристиан, который не отступает, держит меч крепко, несмотря на то, что его рукав уже окрасился кровью.

Кристиан, который может умереть здесь и сейчас, стать ещё одной жертвой, как Зверь, как зайцы, как тот человек, чьи кости на одном из привалов ей пришлось закопать во снег, чтобы Кристиан не заметил, и печаль не заявила свои права на его сердце.

Её народ всегда ограничивал общение со смертными равноценным обменом, но сейчас она – возможно – единственная, кто остался. Кому, как не ей, назначать плату за свою помощь, кому, как не ей, считать или не считать её достаточной?

«Стой за мной», сказал ей Кристиан. «За мной» означало подальше от Зверя, чтобы он не ранил её даже случайно. «За мной» означало поближе к выходу, чтобы она могла убежать, если Кристиан проиграет.

Её сёстры сочли бы эти слова слишком дешёвыми, оценили бы своё вмешательство выше, но она недаром считалась среди них самой милосердной. Её супруг однажды предположил, что её зимы так суровы лишь для того, чтобы уравновесить её собственную мягкость.

Мысль о нём привычно оглаживает виски летним ветерком, и она взмахивает рукой.

Она не воин: всегда находился кто-то, вступающий в бой вместо неё. Отец, братья и сёстры, супруг – никто из них не желал, чтобы ей пришлось сражаться самой. Но её лёд опаснее стали и железа и недаром внушал страх тем, кто видел, с какой лёгкостью она подчиняет его своей воле. Как легко формирует стрелы и копья всего лишь из влаги, скопившейся в воздухе.

Зверь, вместо того чтобы нанести новый удар, низко рычит и заваливается набок.

Она осторожна, оттого атакует незаметно, исподтишка. Но у проклятых всегда был дар чувствовать, кто именно принёс им избавление, потому Зверь в свои последние минуты смотрит на неё, и в его глазах горит и медленно затухает огонь. Она никогда не ладила с пламенем, оттого не знает: благодарность это или ненависть.

Неважно. Значение имеет лишь то, как тяжело Кристиан опускает меч, опирается на него. Чуть покачивается, но остаётся стоять, не падает на колени. Она всё равно подходит ближе, готовая подхватить, и он поднимает голову на звук её шагов.

– Я победил, – шепчет Кристиан. Он дышит тяжело и часто, но в голосе его – пока ещё недоверчивое торжество. – Бьянка. Я победил.

Тело Зверя лежит у его ног бесформенной грудой. Тонкая, острая полоска льда у него в сердце уже начала таять. Через пару минут от неё и вовсе ничего не останется.

Их сделка определяет то, что они скажут друг другу, но не то, о чём промолчат.

– Да, – отвечает она. Это не ложь, потому что он не задавал вопроса. – Поздравляю?

Кристиан улыбается так ярко, что больше она ничего не добавляет.

Старший сын сообщает ей о том, что уйдёт, вечером, за поздним ужином. У него упрямый взгляд, за которым прячется неуверенность, но она не пытается его удержать: выросшие лисята покидают родные норы, медные карпы уходят вверх по течению, когда их чешуя затвердевает, тонкошеие орлиные птенцы встают на крыло и улетают из гнезда, чтобы свить своё. Так что она открывает перед ним ларцы с золотыми монетами, шкатулки с серебряными кольцами и бронзовыми фибулами. Но он берёт лишь старый меч да огниво. Его путь лежит на восток, в те страны, где она сама ни разу не бывала. В те страны, из которых в её леса пришёл его отец.

Он обнимает её на пороге – слегка неловко, будто с возрастом успел забыть, как это делать.

Дочь оставляет её второй. Она готова отдать той все свои платья, все свои украшения, все гребни и ленты, но единственное, что та кладёт в поясную сумку, – немножко соли. Она выбирает юг: в городке у побережья открывает пекарню, и за её хлебом приходят отовсюду, и с герцогской кухни тоже.

Мешочек соли всегда висит у неё над порогом – вместе с веточкой можжевельника, чтобы никто из бесконечности её тётушек и дядюшек не заявился в гости без приглашения.

У их младшего сына сердце мягкое, точно цветы вербы. Когда уходит он, она предлагает ему отрезы атласа и бархата, нежнейшие шелка, драгоценные камни и перламутр. Вместо этого он забирает с собой их кота, что с каждой сменившейся луной засыпает всё ближе к очагу, – сын опасается, что рано или поздно тот опалит шерсть. Он добывает себе меч сам, но за сердце вдовствующей королевы сражается не им, а лестью, что тоньше нитей паутины, и побеждает.

На свадьбу приглашают всех горожан. У кота – почётное место, и ему, кроме плошки свежайшей рыбы, подносят масляную розочку с торта.

Так они покидают её дом, но не покидают её саму: письма, пахнущие иноземными травами, сладостями и тестом, королевским сургучом и дорогими чернилами, копятся на её столе. Улыбка каждый раз самовольно пробирается на её лицо, когда она пишет ответы, пусть даже писать ей особо не о чем: корабль, которого она ждёт, не спешит с возвращением.

Спустя столько лет она не помнит, чьи письма перестали приходить первыми.

Она настаивает на том, чтобы обработать рану у него на плече. У неё нет с собой нужных трав – те, что лежали в её поясных кошелях, давно превратились в пыль, – но в пещере мелкими кустиками растёт голубой мох, и он вполне подойдёт.

Кристиан позволяет ей нанести мазь, перевязать потуже. Для этого он снимает рубашку, и она с удивлением обнаруживает у него старый шрам около локтя. Не в силах сдержать любопытство, она проводит по нему пальцами, и Кристиан ёжится – не то от щекотки, не то от холода, – а затем смеётся: