Алиса Гольц - Триада

Глава города гордо оглядел площадь и развернул свиток. Его улыбка вдруг стекла к подбородку, он покрутил бумажку и уставился в пол, беззвучно шевеля губами.

– Не то. Как же это я? – прошептал он в сторону и тут же громко сказал, поднеся губы к самой трубке: – А знаете, что, мои дорогие? Ни к чему нам сегодня лишние слова, правда?

Счастливые крики заполнили площадь, и музыканты вскинули инструменты, нечаянно спихнув ими главу города с помоста. На его месте тут же оказался ряженый и хитро оглядел толпу, упёршись руками в бока. На его рукавах зазвенели блестящие бубенчики.

– Ну что? – закричал он и запрыгал на помосте. – Начнём же?

Гаавун счастливо взревел ему в ответ.

Джерис так и не привыкла ложиться спать с приходом темноты. Каждый день на протяжении двух Эгар она заставляла себя, едва сядет солнце, идти ко сну, но каждую ночь одинаково долго лежала в кровати, глядя в потолок, и забывалась сном только ближе к утру. И всё равно казалось ей, будто вот-вот позовёт её властный голос тётки Разель.

Сегодня она уже знала, что всю ночь, а может, и всё утро не сомкнёт глаз. Тело ломило, а любое движение на горячей простыне заставляло едва ли не вскрикивать от боли. Но это пройдёт. И, как только пройдёт, придётся покинуть дом на берегу и уйти с провинции.

Она вспоминала шорохи, рождаемые ветром в лесу, тьму возле храма, вспоминала, когда в последний раз слышала, чтоб говорили на Баник о сборе ягод с синих кустов. Но именно в тот раз, когда старухи болтали про плодоносный сезон, Джерис совсем их не слушала: ягод она не собирала.

Те ягоды особенные, и собирают их по ночам, когда открывается бутон. Тогда, едва заметно, но в этом бутоне плоды светятся в темноте, и тогда-то хватай их скорее. Самые сладкие те, что в ночи берёшь. Сезон, видимо, пришёл. И вместе с ним пришла она в храм в самое неудачное время, а шорохи создавал не ветер, а юбки старух-собиральщиц.

Где-то в углу комнаты жужжал не то шмель, не то муха, так протяжно и непрерывно, что хотелось отыскать и пришлёпнуть. С тех пор, как Джерис затушила лампу, это жужжание не прекращалось, и она села на кровати, охая от боли.

– Прибью. – сказала она и нащупала коробок спичек.

Свет наполнил комнату, и от лампы запахло горелым жиром. Жужжало всё сильнее, всё настойчивее, и под половицами закопошились мыши. Джерис с трудом поднялась и, освещая себе лампой путь, поплелась в тёмный угол. Гаавун всегда был тёплым, даже ночью, но сегодня без одежды Джерис совсем замёрзла.

Она прошла вдоль стены, уставленной ароматными коробками с травами и остановилась в углу у двери. На стуле лежали обрывки шёлковой юбки, а поверх них – ожерелье. Кристалл в нём, движимый мелкой дрожью, жужжал гулко и низко, и уже почти упал, утаскивая за собой ракушки, но Джерис успела подхватить его.

Он чего-то хочет. Он что-то видит. Что-то такое, из-за чего он не может молчать, и потому жужжит, донимая целый вечер.

– Что тебе нужно? – спросила Джерис. – Оставь меня в покое.

Кристалл жёг руку. Выйти за дверь, пройти пару десятков шагов и вот он – океан. Пусть забирает свой подарок. Джерис схватила халат, оделась и, забыв даже обуть сандалии, выскочила из дома.

Только свет лампы тускло осветил лимонные заросли, как в темноте возле двери кто-то дёрнулся. Джерис вскрикнула.

– О, небо! – сказали из темноты. – Я думал, ты спишь.

– Ты чего здесь делаешь? – воскликнула Джерис, освещая лицо Тарреля.

Он сидел возле двери под окошком и потирал сонные глаза.

– Назови мне хоть одну причину, почему ты ночью торчишь у моего дома? – спросила Джерис и ткнула лампой в лицо Таррелю. Тот сощурился от света и отодвинул руку Джерис.

– Убери, что ли. – сказал он. – Думал, ты спишь. Решил до утра подождать. Поговорить надо.

– Рехнулся ты, что ли, Арнэ? Что за такой разговор, что аж спишь у меня дверью?

Таррель потёр лицо ладонями и медленно поднялся.

– Извиниться пришёл. – сказал он. – И предложение у меня для тебя есть.

Джерис осмотрела Тарреля с головы до ног. Вроде, не пьян.

– Ладно. – сказала она. – Подожди.

И пошла к берегу.

– Ты куда?

– Кристалл этот проклятый выкинуть.

– Стой! – вдруг вскричал Таррель и догнал её. – Не надо. Ты его пока не трогай.

Таррель осторожно выудил ожерелье из рук Джерис.

– Это почему? – спросила она.

– Сейчас узнаешь. Пойдём.

Таррель взял Джерис за руку, завёл обратно в дом и запер дверь.

– Скажи мне честно. – сказала Джерис, скрестив руки на груди. – Ты пьян?

– Можно и так сказать. – торопливо ответил Таррель и погрузился в пыльное кресло.

– Не приходи таким больше. И вообще никаким не приходи. – сказала Джерис, стоя у двери. – Говори быстрее. Спать хочу, плохо мне.

– Знаю. Всё знаю, Джерис. Это я виноват.

Джерис помолчала и опустила взгляд.

– Вот собака. – прошептала она. – Ты, значит, рассказал?

– О чём? – уставился на неё Таррель. – Про храм? Из ума выжила?

Джерис медленно подошла к Таррелю.

– А в чём вина твоя тогда?

– Да слышал я тогда в лесу что-то. Внимания не обратил. Думал, зверь какой. А надо было пойти поглядеть.

Джерис опустилась на кровать и оказалась прямо напротив Тарреля.

– Чего же тебя тогда с Баник не погнали вместе со мной? Не сходится твоё враньё.

– Так не я храм поломал! – искренне удивился Таррель.

– Пёс проклятый. – пробормотала Джерис. – Клянись, что это был не ты!

– Клянусь!

– Не так. Дорогим клянись. Да вот хоть Деджей своей любимой.

– Клянусь моей Деджей! – торжественно проговорил Таррель.

– Ну, смотри. Слова назад не возьмёшь. Мне-то всё равно. А вот ты, если солгал, Деджу свою потеряешь.

– Не потеряю. – ответил Таррель.

Джерис огорчилась и опустила голову.

– Значит, всё-таки, в Катуру собирают они эти проклятые ягоды. Я всё думала, что в Панэру.

– Джерис, малыш, конечно в Катуру. Ты разве не знала? – сказал Таррель, разглядывая кристалл на свету и снова пересчитывая грани. Поверхность кристалла сверкала в огне лампы, но внутри, как был он мутным, так и оставался.

– Джерис, хочешь уехать? – вдруг сказал Таррель и сжал кристалл в ладони.

– У меня выбора теперь нет.

Таррель достал из кармана мешочек.

– Один дитар. – начал он отсчёт. – Два дитара. Три дитара. Четыре дитара. Пять дитаров. Шесть дитаров. Семь дитаров… – и украдкой посмотрел на Джерис.

Джерис не могла поверить своим глазам. Блестящие серебряные ардумы – дитары – самые большие и самые желанные для всех латосов, один за другим появлялись на столе возле лампы и сверкали своими толстыми боками.

– Десять дитаров. – сказал Таррель и остановился. – Десять дитаров – и все довольны.

– Ты просто знал. – сказала Джерис, не отрывая взгляда от ардумов. – Знал, что никто не купит. Что всё равно тебе продам.