Алиса Гольц - Триада

Когда она была ребёнком, то жила у озера. Из земли там били холодные источники и щекотали кожу, когда проплываешь над ними. Но здесь всё не так. Это холодное пламя. Джерис задышала тяжело и, зацепившись корнями за крохотный камешек, тут же вернула их в пальцы.

На ладони лежал кристалл. Маленький и сиреневый, как небо на раннем рассвете, а внутри, в мутной сердцевине, темнели частицы не то грязи, не то земли.

Джерис больше не ощущала холода. Сам кристалл был тёплым, но там, в океане, он заморозил всю воду. Он будто попросился Джерис в руки, согнав с побережья всё то, что могло бы ему помешать, и теперь лежал на ладони, заставляя кровь пульсировать с неистовой силой. Это подарок. Прекрасный подарок, который будет дорого стоить, венчая самое прекрасное ожерелье, которое она сделает сегодня ночью.

Джерис сжала кристалл в руке и задрала голову. Звёзды горели всё ярче там, наверху.

– Благодарю тебя, Мать-Звезда! – сказала Джерис. – Благодаря тебе моя жизнь изменится.

Джерис вскочила с места и пошла вдоль берега. Но не в сторону своего дома в лимонных зарослях, а обратно в Гаавун. Океан был всё так же спокоен и тих. В городе зажглись огни. Джерис видела их с берега.

Город разрастался. Ему становилось тесно в долине, и домики взбирались всё выше и выше, заполняя склоны холмов. Только у старой мельницы Хинбери было пусто. Никому не хотелось жить рядом с тем местом, где заживо горели люди. Дом так никто и не снёс. Отсюда его не было видно, но Джерис знала, что он стоит там одиноко, словно костлявое чёрное чудовище, нужное и дорогое лишь одному человеку.

Дорога кончилась, и началась тропа в гору. Рыбацкая пристань пустовала, и Джерис спокойно выдохнула. Неподалёку жил старик Пивси и особенно любил порыбачить поздним вечером. Говорил, рыба сама к нему ночью в руки идёт. Дескать, родовое это место, где рыбачил его дед, и где жизнь того подарила ему встречу с самим солнцем Триады.

Гаавун будто замер. Сверкая тысячами огней, он расстилался перед Джерис торжественно и безмолвно, как и океан, и тогда она поняла, что сегодня случилось что-то очень важное. Может быть не здесь, не в Гаавуне и даже не на Эллатосе, быть может, на других землях Триады или в самом небе. Но непременно важное.

Чувство благодарности от подарка переполняло Джерис и дарило уверенность в том, что счастье пришло теперь и в её дом. Тяжёлые мысли оставили её, и, поднимаясь всё выше по холму, Джерис ощущала лёгкость и благоговение. Гаавун расстилался под ногами и вскоре исчез за деревьями. Тогда прохлада ночного леса окутала Джерис. Она шла по тропинке, выложенной мраморной плиткой, и каждые несколько шагов перепрыгивала через ямы: латосам становилось нехорошо, когда они видели что-то, что лежит, никому не нужное, и поэтому половину камней растащили. Сначала взял кто-то один, а потом и остальные, увидев, что так можно и не накажут, бросились разбирать оставшееся. Только совсем тяжёлые оставили.

Дорога вела вглубь леса. Джерис шла осторожно, прислушивалась к каждому шороху и останавливалась, чтоб убедиться, что это листья от ветра шумят, или мышь ползёт в траве, или птица устраивается на ночлег, но только не люди, которые могли бы идти здесь, как и она, к старому храму.

Но тогда бы слышала она хихиканье лати и уговоры латосов. По другим причинам сюда не ходили. В храме можно было уединиться так, чтоб об этом никто не узнал. Особенно заманчиво это было для тех, кто чувствовал стыд – кого-то ждали дома жёны или мужья, кто-то хотел сохранить доброе имя, а кто-то обещался играть свадьбу, но никак не хотел расставаться с беззаботной жизнью и старался хотя бы ненадолго её продлить.

Храм принимал всех безропотно и молчаливо.

Вечер был необычайно холодным, и потому сегодня никто сюда не пришёл. За деревьями показалась белая стена, и Джерис пошла скорее. Оказавшись у входа в храм, она прикоснулась к камням, которыми был выложен вход. Кто-то строил его. Кто-то думал о Матери-Звезде. Кто-то почитал её. Может быть, руки этих кого-то касались того же места, что и её руки.

Никогда прежде, приходя сюда, Джерис не чувствовала такого трепета. Сегодня особенный день. И именно сегодня, в этот холодный тихий вечер, никто не увидит её раскрывшееся этому миру сердце. Потому что она будет здесь одна.

Джерис вошла в темноту. Её сандалии шаркали о камни, и этот звук раздавался в большом пространстве эхом. Внутри не было ни намёка на свет, и единственное, что говорило о том, что Джерис всё ещё на земле, а не под ней, была очерченная на фоне леса арка входа позади и прозрачный потолок, в котором стояло тёмно-синее небо. Джерис шла дальше, пока не стала спускаться по ступеням к самому центру храма, и тогда на фоне синего неба перед ней вырос постамент. Его венчал чёрный, как и всё вокруг, шар.

Латосы не сумели забраться так высоко. Потребовалось бы много времени. Придёт ещё кто, и тогда объясняйся. Нажалуются главе города, и тогда бед не оберёшься. Оставили латосы шар.

Джерис села на каменный пол, положила перед собой кристалл и, закрыв глаза, приложила большие и указательные пальцы треугольником ко лбу. Сперва ей казалось, что она делает глупость, но потом, расслабившись, она заговорила слова старой молитвы, да так, что забыла обо всём на свете.

– Луч освещает, и земли наполняются правдой, а дети вольны играть. Омывает тихую чащу река, и пустует жертвенник, не испробовав крови. Поёт в ветвях белая птица, возвестив приход вечности, и, вспорхнув, поднимается к солнцу. Пуст рудник, а печь полна караваев. И в миг, когда ночь наступает, мать спускается во тьму, освещая ночную дорогу.

Тепло стало Джерис в руках и ногах, и она, чувствуя лишь холодный пол под собой, представила, что ничего нет вокруг, только она и эти слова. Храм слушал её так же безропотно и молчаливо, как и остальных. Тишина настала абсолютная, и Джерис показалось, будто её тело перевернулось, сжалось до размера песчинки и закружилось в самом лютом холоде, да таком, какой никогда ей испытывать не приходилось. В этом ледяном водовороте раздались два шага, два стука каблуков, и эти звуки ударили, будто молотом, по ушам.

Джерис вскочила и обернулась. На входе стояла, прислонившись к арке, высокая чёрная фигура.

– Не смей ступать в храм. – сказала Джерис, и фигура вздрогнула. – Таким как ты, здесь не место.

– А, Джерис, малыш. Это ты. – устало сказала фигура.

От знакомого голоса Джерис стало больно.

– Уж если вернулся, будь добр – не ходи в храм. – сказала она. – Тебе это не к лицу. Иди туда, откуда пришёл.

Фигура вошла в храм, и тяжёлые сапоги застучали по каменному полу.

– Но я шёл сюда.

– Ты следил за мной? – спросила Джерис.

Фигура вздохнула.

– Разве нужен повод, чтоб сюда прийти?