Павел Когоут - Палачка

Последний из группы, Рихард (17 лет) — два года он потерял в санатории, но сейчас со здоровьем у него все было в порядке — являл собою почти полное совершенство: подходящий, многосторонние интересы, высокая, стройная, тренированная фигура, словно его мать зачала от Дискобола; ко всему прочему он был сыном мясника! Однако именно его приняли единственно из-за Лизинки Тахеци.

Случай, этот режиссер истории и судеб, подстроил встречу, которая произошла спустя много лет после того, как погас ночной костер возле охотничьего замка. Клиенты, которых Влк обработал накануне той встречи, давно уже были признаны невиновными и посмертно реабилитированы. Влк вполне логично рассчитывал обработать и тех, кто был виновен в ошибке, но испытал горькое разочарование: они как сквозь землю провалились, и никто, кроме разве что родственников погибших, их особенно не разыскивал. Во всем мире — о чем свидетельствовали и сообщения из-за рубежа — внезапно восторжествовала ханжеская сердобольность: об уголовных наказаниях говорилось теперь таким же тоном, как о венерических болезнях; какому-нибудь негодяю нужно было до смерти забить жену и детей цепом, а в округе по этому поводу должны были вспыхнуть волнения рабочих — лишь тогда его с горем пополам могли наградить конопляным галстуком. Случалось, Влк с Карличеком выходили на работу всего раз в квартал; если они и оставались до сих пор в штатном расписании, то исключительно благодаря поддержке тайных покровителей в аппаратах юстиции и безопасности. Но сколько так могло продолжаться? У них свежо было в памяти недавнее увольнение Альберта Пьерпойнта, который когда-то — в двадцать четыре года! — после кончины своего отца и дяди стал королевским палачом Великобритании. И хотя на его счету было 433 клиента и 17 клиенток (в том числе 27 военных преступников, которых он обслужил за один день), перед отставкой ему пришлось пройти через унизительное отречение от должности, предусмотренное новым указом об отмене высшей меры наказания. Горько было читать, как этот „улыбчивый джентльмен“, вынимавший изо рта сигару лишь во время Акций и свернувший шею отравителю восьми человек „кислотному убийце“ Джону Хейгу, вдруг начинает усердно причитать: „Смертная казнь никого не устрашает“, „Внутренний голос, голос свыше, когда-то повелевший мне выполнять эту работу, ныне говорит мне: довольно!“

Обо всем этом Влк размышлял в трамвае, который вез его к одному из самых верных друзей. Он не знал ни рода его занятий, ни его настоящего имени, но сам факт, что этот человек многие годы являлся в крюковую по особому пропуску, хотя и без особого поручения, свидетельствовал о высоте и прочности его положения. Среди принципов Влка был и такой: не пытаться узнать о том, что держалось в секрете; уже не один язык его рука заставила замолчать за то, что тот слишком много болтал. Для себя он решил — человек, которого все называют Доктором, работает секретарем у некоего влиятельного лица, а потому сам более влиятелен, чем оно, — ведь лица в ту пору сменяли одно другое, словно фигурки на часах ратуши, он же оставался на плаву. Дорогу к „вешалкам“ нередко протаптывали потенциальные некрофилы — кто по протекции, кто за взятки; Доктор показался Влку совсем другим с той самой минуты, когда впервые подошел к нему.

— Знаете, маэстро, — сказал он Влку, — я за прогресс и потому являюсь приверженцем чистой странгуляции. Петля Шимсы, на мой взгляд, имеет столь же принципиальное значение, как паровая машина — для развития транспорта. И все-таки ваш „триктрак“ прост и гениален, как само колесо!

Естественно, такая реплика не могла остаться без внимания. Каждое появление Доктора служило для клиентов гарантией, что ими займется лично Влк и что он обслужит их прежде, чем они поймут, что с ними происходит. Доктор не скупился на похвалы, и их взаимная симпатия углублялась. Шимса, спортсмен телом и душой, к счастью, понял, что „вешалка“ сродни футбольным воротам: нет ничего позорного в том, чтобы посидеть на скамейке запасных, если под первым номером выступает такая величина, как Влк, которому он вдобавок многим обязан…

Ведь именно Влк разглядел его когда-то в толпе безымянных подмастерьев, именно Влк бескорыстно принялся обучать Шимсу и совершенствовать его мастерство; он взялся за это с таким знанием дела, что толковый парень очень скоро вырос, как из детского пальтишка, из психологии примитивного палача (а он уже совсем было стал им, пока не встретил Влка) и развил свой интеллект до таких пределов, за которыми открывается глубокий духовный мир подлинного заплечных дел мастера, достойного этого звания. Шимса понял, что подвесить кого-то за шею может, лучше или хуже, практически каждый, кроме разве что нескольких интеллигентиков; настоящее же искусство — повесить так, чтобы в этой операции отразилась вся история человеческой культуры вплоть до эпохи научно-технической революции — иначе клиент имеет полное право поинтересоваться, почему бы его в наказание за содеянное, к примеру, просто не поджарить и не съесть.

Вскоре стало ясно — широтой и основательностью знаний Доктор не уступает Влку. У него, правда, не было колоссального опыта Влка, что, впрочем, с лихвой возмещали богатые познания в области пенитенциарной статистики — им мог позавидовать и компьютер. Влк, который не единожды повторял вслух каждую дату, чтобы она зацепилась у него в памяти, восхищался и даже завидовал блеску, с которым Доктор, сопровождая свои слова быстрыми взмахами авторучки, словно телеграфный аппарат, выстреливал цифрами и процентами. — Во Франции, — диктовал и одновременно писал Доктор, рассказывая как-то о том, насколько спрос на палачей превышает предложение, что на руку дилетантам, — только в 1944 году за коллаборационизм было умерщвлено 10 519 лиц, из них 8348 без суда.

Данные взяты из доклада министра юстиции Мартинэ-Дельплаза.

— Ужасно, — отозвался Влк. — Но нельзя не заметить, что такой спрос рождает и таланты, которые иначе остались бы нераскрытыми… — В США, — диктовал и одновременно писал Доктор, когда они однажды обсуждали, насколько крепка дисциплина народа, не испытывающего недостатка в палачах, — еще в первом десятилетии нашего века суд Линча составлял 92, 5 процента от общего числа казней, и лишь потом его стали применять все реже и реже. Тем не менее из исторических документов следует, что в 1900–1944 годах в Штатах линчевали ненамного меньше лиц, чем казнили по закону профессионально обученные исполнители. Цифры взяты из работы Хентинга „The criminal and his victims", [18] "Преступник и его жертвы" (англ.) New Haven, 1948 год. — Отвратительно, — сказал Влк, — особенно если учесть, что эти „профессионально обученные“ исполнители лишь щелкают рубильником. Хотел бы я на них посмотреть, если бы отключили ток. — Вы правы, — живо отозвался Доктор, — но давайте взглянем на эту проблему с другой стороны. Не потому ли они ограничились столь примитивной операцией, что даже повсеместное применение суда Линча не дало родине талантов, сравнимых с вашим? Боже мой, можно ли говорить о профессионализме, если Эллиот из Нью-Йорка перед электрокуцией врубает такое напряжение, что поджаривает на электрическом стуле чуть ли не центнер говядины? Откройте 42-ю страницу его „Воспоминаний“!