Павел Когоут - Палачка

— Ладно — в один прекрасный день сказал Влк и сразу почувствовал, как все сомнения уходят прочь и сменяются привычной уверенностью, всегда питавшей его творческую энергию. Этому, разумеется, способствовали и уступки, которыми Инвестор смягчил свой ультиматум. Прежде всего, помимо необходимых средств на зарплату, стипендии и пособия, им было обещано приличное помещение под крышей какой-нибудь организации, чтобы они могли, как говорил Доктор, затереться в толпе. Другое обещание было не менее важным: несмотря на одногодичный курс — кстати, вне рамок программы министерства просвещения — учащиеся после успешного окончания училища и сдачи квалификационного экзамена получат не только свидетельства, но и диплом.

Влк с Шимсой отлично понимали: за все это они должны благодарить Доктора. С помощью терпеливых убеждении направляя их требования в нужное русло, он в то же время, по всей видимости, неутомимо убеждал всех, от кого зависело дать проекту благословение и деньги. Поэтому в результате, несмотря на все ограничения, они получили не жалкую подачку, а царский подарок (обе стороны пошли на компромиссы), открывающий заманчивые перспективы. Теперь, когда Влк вновь поверил в свои силы, он уже не сомневался, что успех первого, а по сути дела, нулевого курса сломит скептицизм Инвестора и откроет дорогу к цели, которая оставалась неизменной Поэтому и девиз для школы он выбрал с таким расчетом, чтобы позже украсить им большой актовый зал… но уже университета:

КТО ХОЧЕТ ВЕШАТЬ, ДОЛЖЕН ВЕДАТЬ!

Тогда же произошел эпизод, значивший для истории школы не больше, чем случайная перестрелка, зарегистрированная в судовом журнале могучего крейсера; правда, он свидетельствовал о том, с какой тщательностью оба духовных отца обдумывали каждую деталь, — по нему можно было судить, выпускников какого уровня они намеревались передавать обществу. И вновь именно Влку пришла в голову вполне логичная мысль, что будущая „alma mater poprawczonorum“ должна иметь свой девиз, сформулированный на магическом языке интеллектуалов.

— Я не стал бы, разумеется, переводить буквально, — сказал он Доктору, — а взял бы какое-нибудь знаменитое изречение, лишь слегка перефразированное в соответствии с нашей спецификой. Например, „Сначала жить, потом философствовать!“ со словами „ведать“ и „вешать“. Связь между ними прекрасно выразилась бы в следующем изречении: PRIMUM EST DISCERE, DEINDE STRANGULARE! [31] Сначала учиться, потом вешать! (лат.) — Замечательно, — сказал Доктор, но видно было, что его мысль, словно луч радара, стремится к тем извилинам мозга, где со студенческих времен хранились клетки с запасами латыни, — в самом деле замечательно. Но не точнее ли будет модель „Что посеешь, то и пожнешь“? UT DISCERIS, ITA STRANGULARIS! [32] Как научишься, так и повесишь! (лат.) — Чудесно, — восхитился Влк, однако и его мозг уже работал на полных оборотах, — просто чудесно! Но мне только что пришла в голову знаменитая мудрость „Хочешь мира, готовься к войне“. Слова „para bellum“, которые даже стали названием армейского пистолета, мы опустим, но тем ярче зазвучит наш девиз: SI VIS STRANGULARE, DISCE! [33] Хочешь вешать, учись! (лат.) Перефразирован известный афоризм: "Si vis pacem, para bellum". — "Хочешь мира, готовься к войне" (лат.) — Браво! Поздравляю! — захлопал в ладоши Доктор, но тем не менее продолжал дуэль, и не из самолюбия, а потому, что привык, подобно охотничьему псу, гнаться за каждой мыслью, чтобы проблема, как он шутливо говорил, была „облаяна“ со всех сторон. — Впрочем, если уж идти по пути лапидарной афористичности, почему бы не просто a la „Разделяй и властвуй!“, то есть „Знай и вешай!“, „DISCE UT STRANGULARE!“ [34] Учись, чтобы вешать! (лат.)

Влк лишь покорно кивнул; ничего не оставалось, как признать — идея уникальна.

На исходе лета Доктор доложил Инвестору, что их условия приняты, и вернулся с долгожданным известием: до конца зимы они должны представить подробный план экспериментального учебного года, предложения по штатному расписанию преподавателей, по составу класса, а также смету. Поэтому сейчас, как и ежедневно, кроме воскресений, они сидели перед окном во всю стену в кафе „Спарта“ (это место они облюбовали год назад), чтобы, добровольно взвалив на свои плечи этот титанический труд, не чувствовать себя оторванными от мира. Они не обращали внимания ни на летние дожди, ни на осеннюю слякоть, ни на зимние холода; точно так же они не замечали тысячи трамваев, сотни тысяч автомобилей и миллионы лиц, мелькавших все это время перед ними в гигантском круговороте жизни. Обложившись грудами книг и конспектов, вооружившись линейкой, ластиком и разноцветными карандашами, они склонялись над толстыми листами ватмана и составляли школьную программу, которая, как они надеялись, войдет во все хрестоматии.

Персонал кафе, приняв их поначалу за преподавателей соседнего театрального училища, соответственно к ним и обращался: к Влку — пан профессор, к Шимсе — пан доцент; в штатное расписание эти должности были вписаны, скорее всего, из-за суеверности. Когда же официанты поняли, что те просиживают целыми днями за единственной чашкой кофе вовсе не от скупости, а из-за творческой одержимости, увлеченные то спором, то усердным конспектированием, они по-своему стали заботиться о них — сначала как о милых чудаках, потом как о завсегдатаях и, наконец, как о своих родственниках. Шеф-повара старались, чтобы меню не было однообразным, а иной раз официантки даже приносили им из дома какое-нибудь собственноручно приготовленное лакомство.

Благодаря железной самодисциплине они еще до начала зимы пробились сквозь мрак и туман (ведь опереться было не на что!) к общей концепции и двинулись дальше уже семимильными шагами. Это случилось, когда, поняв, что расплывчатость смертельная болезнь педагогики, они решили возводить свое здание на четырех опорах.

Первой опорой суждено было стать классическому казневедению. Этот сугубо теоретический предмет они включили в план не только потому, что за ним вырисовывалась перспектива научного института, но и из-за убежденности Влка, что без этих знаний ни один палач не может достичь ни профессионального, ни нравственного совершенства. Предполагалось, что этот предмет будет вести он. С классическим тесно увязывалось современное казневедение, которое должен был преподавать Шимса, — дисциплина тоже в основном теоретическая: изучение современных, практикуемых в других регионах Акций послужило бы солидной базой для тех учеников, которых они, как мечтал Доктор, станут готовить в рамках культурных договоров для работы за рубежом. Двумя основными дисциплинами должны стать повешение и пытки. Здесь ученикам предстояло пройти всестороннюю подготовку, чтобы они могли выполнить любой социальный заказ. Повешение собирался вести Влк, имевший больший опыт. О пытках, как ни странно, первым заговорил Шимса. Было решено, что для повышения качества обучения Шимса прочитает в курсе Влка „пыточное право“, а Влк в курсе Шимсы „странгуляцию“ — словом, каждый свой излюбленный предмет.