Андрей Глазков - Тень

– А там и слива подойдёт… – волновалась бабка, когда дед проходил во двор.

– Просторно… – кивал дед, прохаживаясь по двору.

– А со сливы мы настойку… Сливовую конечно же… – продолжала волноваться бабка…

– Настойка – оно всё завсегда хорошо… – продолжал кивать дед, закрывая глаза на покосившиеся ставни не менее косого бабкиного дома.

Малиновый сад, гордость бабки, в тот год принёс не только два урожая собственно малины. Он еще обеспечил бабке возможность гарантировать оплату труда деда… Дед же… оказался достаточно простодушным, чтобы эту гарантию принять…

Когда он закончил точить все ножи, то ножи, с которых он начинал, успели затупиться, и деду пришлось начать точить снова. Он понял, что попался, только спустя три тысячи восемьсот сорок два цикла заточки. Да, дед не отличался скоростью процессов анализа. Свежедавленные пеньки берёзового сока с мякотью ранним утром могли бы помочь ему перейти на другой уровень… Но не было в те сумрачные годы стабильности в поставках витаминов группы B. Пережив в последующие два года тяжелую депрессию, дед сдался. Он сделал бабке предложение. Это не помогло с депрессией, но помогло с организацией точильного процесса – вырваться из порочного точильного круга бабкиных ножей стало idee fixe моего деда.

Переход с временного волонтёрства на постоянную занятость с полным рабочим днём вывело деда на иной уровень – он перестал быть только точильщиком – он стал также мужем, потом отцом, а затем, спустя много, лет дорос, собственно, до позиции деда. Тоже карьера…

Был там сложный момент, когда на позицию мужа рассматривали соседа, но дед переиграл соперника. О последнем редко кто вспоминал в семье… Но я расскажу. Мы же тут за правду. За жизнь и за правду, так же, бро? Так вот…

Кажется, спустя лет семь после оглашения результатов выборов мужа, в соседнем лесу нашли тело, но… никто не подумал или не посмел подумать о причастности деда к случившемуся с телом. Мы же знали – знание о содеянном в прошлом незримо присутствовало в образе деда, в воздухе нашего дома, в подвале за ящиком картошки. Там он хранил долгое время некий нож. Однажды, напившись водки, дед вынес этот нож на улицу. Подержал в лучах солнца. Отнёс обратно. Дом так и продали много лет спустя вместе с этим ножом.

Странная история, согласен. А у твоей семьи нет секретов, что ли? От чего ты тогда сбежал сюда? Это сейчас ты крутой и старый. А был же молодой и тревожный, как я когда-то, как мой дед, как почти все мы. Есть те, кто рождается старым сразу, избегая мук взросления, не познав радости избавления от прыщей или робости узнавания своего предназначения в жизни… Но тех – единицы, верно? Да и, может, они просто не знают, как это здорово, когда есть малиновый сад в доме…

Летом к деду в отпуск приезжал его двоюродный дядя с Чукотки. Дважды якут, преподаватель «ихнего чумного искусства» – ставить чумы надлежало по науке. Дядю селили либо в «летней кухне» в конце двора за малиной, за шмелями и соседскими котятами, либо, если лето было холодным, в комнате деда, но последнее реже. Думаю, таких лет было всего два или три за всё время.

Вдвоем с дедом они проводили трехдневные семинары на тему «ихнего чумного искусства». Они стали достаточно известными тренерами в округе. Дядю ждали. На чумные семинары собирались все – районный дом культуры забивался до отказа.

Позже, эти двое заставляли меня вставать по ночам с требованием показать, как переданные мне знания отскакивали от моих зубов – они кидали в меня видеокассетами с записями своих семинаров, а я должен был широко улыбаться… когда я пытался уклониться – меня приковывали к стене. Ну, если точнее, то они прибивали гвоздями к стене. Пижаму, не меня, но я всегда оказывался внутри этой пижамы. Они уделяли мне много времени, играя со мной в эту игру. В Вильгельма Телля.

Отец… Отец не смел им перечить. Он солил мне раны, когда дед и его дядя промахивались и пробивали гвоздями не только пижаму… Мать… Она просто нервно готовила обеды на кухне – иногда входя в неуправляемый транс и наваривая борща на пятнадцать персон. Тогда мы собирали к себе всех соседей, что мешало деду с дядей продолжать принимать активное участие в организации моего летнего досуга. Они обиженно запирались в гараже, вспоминая там былое.

К тому моменту хранимый в гараже точильный камень деда сточился в ноль. От камня осталась лишь пригоршня пыли, которую старики аккуратно сдували на пол, затем собирали пылинка к пылинке, помещали обратно на стол и снова сдували на пол. Брат деда щурил глаза и, во время этой сложной для восприятия неподготовленного человека игры, зачем-то постоянно повторял решеткатибетнаш. Мы не перебивали. Мантры – дело святое.

Игры в Вильгельма Телля длились почти три месяца – с середины июня по конец августа, а потом… меня позвал дед. Вроде как поговорить.

Он сидел на своём любимом диване, в ногах у него расположился плед, в руках он держал папиросу и бутылку пива. На полу перед диваном стояло ещё три бутылки пива. Мокрые и явно неприятно холодные на ощупь. Дед мотнул головой в их сторону:

– Хошь?

Я не хотел. Дед это видел. Кивал с понимающим видом. Вставал с дивана. Делал круг по комнате. Ставил уже пустую бутылку пива на пол. Остаток папиросы проталкивал в горлышко бутылки, она проваливалась внутрь, достигала дна, шипела, соприкоснувшись с остатками пива… Подходил ко мне ближе. Нависал надо мной всей своей сморщенной массой. Гладил меня по голове и тихим голосом спрашивал:

– Как же ты собираешься побеждать запад на трезвую голову? Скотина такая…

На мой практически чекистский ответ «не скажу» я получил размашистую оплеуху: «Такие, как ты, позорят нашу страну перед лицом капиталистической угрозы». Дед уходил прочь из комнаты стремительно и не оборачиваясь, словно желая лишить меня всякой возможности броситься за ним с извинениями. Но я не бросался. Коммунистический коан деда поглотил меня полностью, вырвав из реальности до конца следующей недели, до наступления сентября, когда… я вернулся в школу завершать последний учебный год. Дядя уехал восвояси, странные игры прекратились, я снова стал спать по ночам. Днём приходилось активно трудиться – за время летнего простоя я терял наработанное за предыдущий учебный год.

К концу школы стало так происходить, что многие из моих дилеров стали возить сами, перестав закупаться у меня, а оставшиеся превратились в просто хороших конченных торчков, мёртвых и упоротых настолько, что им тупо не хватало мозгов уйти в свободное плавание. В отчаянии я вернулся туда, откуда активно уходил всё отрочество – в прямые продажи. Но об этом позже, хорошо? Отец же там еще был в этом детстве… Отец…