Андрей Глазков - Тень

– Папа, а если мы на самолёте, и он падает, и пилот говорит, что надо кому-то из нашей семьи прыгать, чтобы спасти всех… ты кого выберешь прыгать?

– Ты так сильно хочешь соскочить? Не вариант, сын. Мы – семья. Хрен ты соскочишь!

Мы помолчали. Я ощущал жуткий дискомфорт и не смог подавить это в себе. Он почувствовал. Всегда чувствовал.

– Что не так?

– Папа… ну зачем ты так выражаешься?

– А что?

– Ну это же ужасно звучит. Хрен – это очень неприятное слово. Тебе следует говорить иначе. Особенно в моём присутствии. Ты знаешь, какое слово будет намного более правильным выбором?

– Ну-ка, удиви меня.

– Хуй, папа, хуй.

– Хуй – хорошее слово, не спорю. Не употребляй его часто.

– В каком смысле?

– Во всех. Чем меньше употребляешь, тем оно эффективней работает. Это я тебе не просто как пользователь с большим опытом говорю, но как отец. Ясно?

– Это больше на приказ похоже, чем на то, что ты опытом делишься.

– Я могу ещё въебать.

Ответ не требовался. Ответом было послушное молчание. Самым правильным ответом до момента обретения достаточного количества сил, чтобы осознать в себе возможность въебать в ответ. Решить вопрос отцов и детей.

~~~~

Барыжное детство, красная школа, порошковые университеты улиц и погонная академия общества. Я пронес воспоминания через всю жизнь, чтобы прийти к ясному и отчетливому пониманию – мне они не нужны.

Необходимо выключить прошлое из сознания, мне не нужно оно для дальнейшей дороги, ибо дорого мне эта дорога обходилась. Играя словами, ругаясь матом, прерываясь на латте с вишнёвой слойкой, я тщетно искал свой путь в жизни, или место в мире, или тесто в тире… Вишнёвая слойка определяет выбор рифм.

Кто мог мне помочь? В идеале я сам, а на практике – Сэм, давший мне шанс, что сам утратил в погоне за роковым мешком так и непроданного стирального порошка… Конечно, стирального, или ты хочешь, чтобы я опять имена веществ употреблял? Я сознательно не употребляю н-слово. Во-первых, чтобы не было пропаганды, во-вторых, чтобы не срываться на частности. Частности тут не нужны. Максимальное обобщение показывает истинную мощь подхода Странной страны к проблеме…

Я бы на твоем месте задумался – не является ли твой невербальный запрос на название веществ тем или иным именем признаком просыпающейся зависимости. Не показывает ли столь недвусмысленно проявляющееся желание слышать и слушать что-то из другого мира свидетельством, что даже в этих твоих горах, удалённых от всего, что только может быть, скрытых в густых туманах забвения, в утомлённых солнцем тенях, клонящихся ко сну, в шумах этих твоих водопадов, куда ты ходишь за водой… да, ходишь, я видел… даже в этих горах – ты не ушёл от мира? Ибо нельзя уйти от себя.

Я понимаю, что много говорю о веществах, возможно, даже чересчур много, службы по контролю за веществами – бдительные хранители хрупких людских душ – могут запретить запись моего рассказа тебе к распространению, к публикации, на меня могут начаться гонения, на слушателей могут возникнуть подозрения… В употреблении слов… А бдительные хранители хрупких людских душ неустанно и весьма тщательно сканируют ментальное поле Странной страны, проверяя всех странников на верность прописанным обязательным традиционным принципам мышления… Хорошо, что ты не записываешь ничего. Не записываешь же, так?

Что? А ты же не в курсе… Я, правда, о другом спрашивал, ну да ладно.

Странники, бро, это граждане Странной страны.

Как же ты не в курсе? Сейчас же там все – странники. Идут все вместе в никуда, без цели, внимательно следя за тем, чтобы никак не возникла цель, чтобы даже отдаленно похожее на цель не проявилось в государственном ментальном поле, но храня память о том, откуда они ушли. О тех, кто проложил путь. Кто сказал, что надо бы, наверное, сходить… Бег на месте – национальный спорт. Стать чемпионом по бегу в никуда – заветная мечта многих странников. Мы никуда не тянемся, никуда не рвёмся, мы бредём куда-то, ну, или странствуем, чтобы соблюдать порядок словообразования. Иначе тогда Бредовая страна получается, а это уже оскорбление национального достоинства, не так ли? Можно и срок получить.

Мы считаем, что уверенней себя мы можем чувствовать лишь в состоянии отсутствия состояния.

Мы – настоящие мастера дзен.

Мы празднуем мирное время военными парадами.

Мы оказываем помощь, убивая.

Мы боремся за трезвость, торгуя веществами.

Именно поэтому и получилось провести разрешение заниматься вещественным бизнесом. Что по факту убило бизнес. Но я опять же не очень сейчас о грустном хочу. Расфилософствовался я…

С другой стороны – всё это тоже часть истории, часть моей жизни, часть прошлого… Я тоже помню откуда я иду. И берегу эту память. Разве можно запретить прошлое? Отказать в осознании опыта? Перечеркнуть наличие ошибок? Как расти без понимания причин? С кого брать пример? С государства? Но… а если я не готов? Я согласен с внешнеполитическими решениями, полностью поддерживаю курс, проводимый правительством и Президентом, ой, разумеется, наоборот – Президентом и правительством, но хочется заявить право на ошибку пусть и в ограниченных пределах моего ума.

Я же ещё имею право на свободу действий внутри себя? Мне нет нужды подавать письменный запрос через портал госуслуг без опасений быть привлечённым на первом же перекрёстке бдительным сотрудником дорожной полиции за неоплаченные штрафы за переход внутренних перекрёстков на красный свет, нет же? Штрафы за сомнительные мысли… За то, что подумал утром два раза о том, чтобы поехать непристегнутым…

Короче, бро, вот ты покупаешь детектив, выходишь из магазина, ну да, из магазина. Давай на секунду представим, что ты – человек эпохи бумажных книг, классик, да ещё и что магазин тут есть где-то поблизости. Книжный. Да. В горах тут. Ну ради примера, хорошо? Не цепляйся к словам. Опять же ствол я в руках держу – не забывай. Так что – сиди смирно и представляй.

Так вот, ты выходишь из магазина, и тебя скручивает полицейский патруль по обвинению в распространении антиобщественных тематик. Ты в шоке, ты требуешь объяснений, а строгий следователь с мясистым лицом вместо ответа направляет свет лампы на купленную тобой книгу. И ты рад, что свет больше не слепит тебя, что он слепит эту дурацкую книгу, дурацкую настолько, что она даже не может понять, что её слепят, но разве ты согласишься с обвинением?

А если, скажем, ты сидишь дома, даже вот тут в твоей пещере, смотришь вовсе не детектив, а просто внутрь себя, ну, или куда ты там смотришь, когда к стенке лицом с закрытыми глазами сидишь, как вдруг к тебе врываются активисты религиозного толка, разносят всё вдребезги, заливают тебя кипящим ладаном, смердящим недвусмысленным запахом, требуя прекратить сеять нечестивое… Внутри себя.