Андрей Глазков - Тень

Как они узнают? Как они почувствуют, чем ты там занимаешься в непубличном пространстве своего ума? Нет, они не угадывают. Нет, они не предполагают. Они знают наверняка. Для этого тоже были разрешены вещества – те, кто их не употребляет, уже опасны. Уже склонны к анализу и размышлениям. Да и вообще – против политики государства. Теперь ты в оппозиции, если не торчишь. Странная страна – что ты хочешь?

Я увлёкся, знаю. Назад в детство. Хотя не скрыться и там от политики. Сейчас там еще хуже с этим, как я понял.

~~~~~

Собирались большой семьёй чтобы орать воспоминания в лицо друг другу.

Пересмеивали былое. Радовались прошлому и ситуациям, которые никогда больше снова не случатся. Лирические отступления дают право на расслабление. Прошлое отчаянно сопротивляется рассказам, крепко цепляясь обидами, болями, страданиями за сознание. Прошлое знает – когда мы говорим о нём, его власть ослабевает. Любая власть ослабевает в атмосфере свободного общения. Разве это допустимо? Чтобы власть ослабевала…

~~~~~

В школе каждый ученик спал и видел себя кем-то, хотя многие уже повзрослели, выросли из этих детских мечт и теперь видели себя с кем-то. В классах нас даже размещали по типам сновидений. Мы были обязаны уведомлять директорат о наших профессиональных грёзах, это фиксировалось в большом зелёном промасленном жиром потных директорских рук журнале. Наверно, тебе важно будет узнать, что специальный сотрудник школы собирал этот жир с рук директора и промасливал журнал – всё было на уровне.

Затем в классе каждому предписывалось своё место для сна. Удобно для отчётности – комиссия по образованию могла прийти с проверкой в любой момент, а мы – вот все тут – уже организованно спим в классах, грезя о нашем светлом будущем. В левом дальнем углу от входа обычно спали гуманитарии, справа от входа располагались кровати будущих физиков, за ними – мечтающие о технических вузах, а напротив двери и ближе к учителю – потенциальные математики. Стены классов, выкрашенные когда-то давным-давно, еще до постройки здания школы, зелёной и белой красками, обшарпанные, потрескавшиеся, облезлые и исписанные ручками, мелом, карандашами, хранили молчание – а что им ещё делать, камням?

Пахло в классах соответствующе, что однако никому не ставилось на вид – а ты разве контролируешь себя во сне?

Был ещё один, особый сектор – те, кто не снил себе ничего. Их готовили в чиновники. Среди них оказался и я. Сначала я ощущал себя неким изгоем, поскольку нас было всего трое, но постепенно я понял, что именно столь малое количество нашей группы делает нас вовсе не изгоями, но избранными – ибо нас будут избирать.

Я заразился административным будущим… на свою голову… Заразился неожиданно, можно сказать, совершенно случайно лишь потому, что с детства родители мне запрещали снить сны, считая их чем-то несерьёзным, вредным и даже диссидентским. С другой стороны, я сразу понял – там, где власть, там больше возможностей для бизнеса. Так я сменил банальную романтику венозных дорог и бледный вид потасканного зависимого на феерическую романтику початой бутылки трехрублёвого жидкого вещества и синюшных мешков под глазами.

Жидкое прозрачное вещество в поллитровой бутылке – свое, особенное вещество административной профессии. Я пробовал предложить написать реферат на эту тему: «Вещества, формирующие деятельность». Центральной идеей было определение взаимосвязей между типами употребляемых веществ и выбором сферы приложения усилий индивидом. Однако отрицание проникло гнилыми щупальцами даже в наставников будущих партийных деятелей, не говоря уже о самих деятелях. Я завязал с основными веществами, перейдя на жидкое, хотя даже тут проявлялось моё прошлое в виде тяги к сухому неразбавленному.

Мы усиленно готовились к выпускным. Мы особенно много спали в тот период. Качество сдачи экзаменов нашей группы напрямую зависело от максимальной глубины наших снов, отсутствия четкости наших сновидений, умения не вспоминать их и никому никогда ничего не рассказывать. Я активно спал в те дни, проспав всю зиму, весну и начало лета. Я проспал зимний карантин, весенний авитаминоз, очнувшись лишь к тополиной аллергии.

Для усиления сна мы принимали. Мы приходили в себя, наш преподаватель порой тоже, порой приходил в нас, порой в соседнее здание, тогда мы бросали всё в наших снах и мчались туда, где нас ждал учитель. В ходе одной из таких операций я и попробовал жидкое впервые. Я не буду произносить а-слово. Нет. Но ты должен понять. Почувствовать. Это твоя задача как слушателя, чувак. Понял? Мы прибыли раньше учителя. Надо было что-то делать, вот мы и выпили, сообщив желание совместно употребить как единственную причину нашего появления в квартире незнакомого нам человека. Как жидкое оказалось у нас до того, как мы пришли в квартиру, уже никто не вспомнит, равно как и то, как мы определяли нужный нам адрес. Сновидения опасная штука, особенно если их нет. Чем больше ихтамнет, тем сложней ситуация. Жидкое помогало снять часть нагрузки на разум, выводя большую часть процессов в бессознательное беспамятство.

Сны без снов дали много опыта. Я не могу не поделиться хотя бы частью. Ибо даже сейчас, спустя много лет, продолжаю не снить себе время от времени… А ты пробовал снить себе пустоту?

~~~~~

Люди на полустанках пытаются промутить себе место в хорошем вагоне.

Стоят и смотрят в глаза проводнику. Настойчиво и смиренно. Уговаривают молчаливо. Трогают проводника за локоть. Наклоняются близко-близко, так что почти касаются своими щеками щеки проводника. Дышат ему в ухо. В шею. В заухо. Сопят туда что-то вязко и душно.

Это не помогает, и они уходят восвояси. В застывшие коридоры вокзала имени столицы Странной страны.

Пятый раз за последний час по коридору вагона прошёл мокрый насквозь мужчина, роняющий капли пота на пол с громким хлюпом, безостановочно кричащий о том, что он идёт с минералкой, колбасой и семечками. Если бы так активно он кричал мантру… В мире стало бы одним буддой больше. А может, это и была его мантра? А может, он уже был буддой? Может, моя глухота и слепота проявлялась в отрицании природы будды у продавца минералки, колбасы и семечек… Может. Тайное освобождение слова «может». Предположение ни к чему не обязывает. Не предлагает конкретики. Может, но и не может. Не может, но и может. Всё возможно. Никто не ответственен. Ты – тут. Я – там. Может, мы поменяемся местами. Может, нет.

Забытые с детства навыки поезда – постелить белье, не испортив воздух пылью крахмала, переодеться с закрытой дверью, открыть забитую форточку. На самом деле не забытые. Просто отправленные в архив времени.