Андрей Глазков - Тень

– Вы удивитесь, но, продолжая рассуждать, я пришёл к другому, теперь уже действительно обескураживающему выводу. Если вверху расположено принимающее, то внизу, по принципу сообщающихся сосудов, отдающее. А раз так, раз я закрываю не берущее, а отдающее… То выходит, что я эгоист! Вы понимаете, что это значит?

Мужчина и женщина молчали, захлебнувшись растерянным испугом. Плохо подавленный испуг вышел широкими мазками бокусэки на их окаменевших лицах.

Мужчина расцветал красным мясом щек, жадно хватал воздух пурпурными обрубками губ, торопливыми движениями пальцев собирал крошки хлеба со скатерти. Жалел, что не обратился котом ранее, – мог бы лизать себе своё под столом и делать вид, что не понимает человеческой речи… ибо кот.

Женщина искренне негодовала пластиковым, плохо нарисованным в походных условиях лицом, её крашеные чёрным брови возмущённо тянулись вверх через лоб к шапке, прикрывавшей стыдное отсутствие прически. Стыдное, по её мнению, разумеется, больше никому не было дела до состояния её головы, но женщина так не считала.

– Короче, я понял, что надо говорить с людьми, вот я к чему! Не держать в себе правду жизни. Поэтому я сейчас здесь. Поэтому я говорю с вами. Всеми вами. Я пришел к удивительному, потрясающему, я бы даже сказал, невероятному выводу. Вы сами не можете закрыть свои дыры, но я могу сделать это для вас. Я могу заполнить ваши дыры прямо сейчас, ибо…

Кочегар оторвал взгляд от пары, было видно, с каким нечеловеческим усилием это происходило. Мышцы лица Кочегара напряглись, я на секунду даже посмел понадеяться на нервный тик, а то и на инфаркт, как возможный вариант развития событий в нашу пользу. Но нет – воля Кочегара оказалась сильней слабости тела. Обвёл взглядом вагон. Уделил мгновение каждому из сидящих. Подарил взрыв напряжения и неуютных мыслей.

– Природа всех дыр в человеке такова, что их лучше всего заполнять другим человеком.

Кочегар взял паузу. Дал нам время осознать глубину его посыла. Глубина и посыл в данном случае обретают сложную структуру метафор и многослойных понятий, как и заполнение дыр, предлагаемое Кочегаром. Видно было, что его решение постепенно доносилось до присутствующих. Мы начинали видеть перспективу. Постигать образ вероятного будущего. Специя проникала в затхлый воздух вагона-ресторана, расширяя горизонты планирования. Усиливая чувствительность к чувственности. Рождая нерождённое. Выкидывая ненайденное. Прямиком в пустыни Арракиса… для переработки обратно в продукт… в вещество… в ничто, созданное из ничего…

– Как вы заполняете внутреннюю пустоту?

– В смысле? – мужчина визгливо кашлянул в ответ. Почти уверенный в себе, но всё равно преступивший грань начала истерики. Попробовал побыть мужчиной и попроявлять реакцию на внешнее раздражение. Раздражение удивилось и было раздражено реакцией.

– Внимание, вопрос! – загрохотал на весь вагон Кочегар. – Как вы заполняете внутреннюю пустоту?

– Зачем? – мужчина собрался, успокоился, почувствовал, что в раздражённой реакции ему не удалось добиться успеха, и попробовал перейти в атаку. Скромно. Аккуратно. Аккуратная атака. Стеснительное нападение. Нежный разбой вежливых людей.

– Что зачем? – Кочегар не оценил робкий пыл мужчины. Встречный вопрос сбивал с толку неприкрытой агрессией. Настоящей. Истинной. Прямой. Мужчина растерялся.

– З… з… з… – даже начал заикаться от растерянности Мужчина. – Зачем её заполнять? Ну, она же это… П… П… Пустота. Если её заполнить – она уже не пустота. Разве это не богопротивно? – к концу фразы Мужчина собрался с силами и даже перестал заикаться.

Кочегар медленно опустился на кресло столика напротив столика пары. Сидевший в кресле человек, на которого опустился Кочегар, возмущённо засопел, но не посмел ничего сказать.

– Если пустота есть – значит, есть причина для её существования. Когда мы боремся подобным образом с природой, меняя её или подстраивая под свои нужды, разве не нарушаем мы заветы Господни? – Мужчина окончательно освоился в роли мужчины, подавив истерику, потрогав себя в районе промежности и позволив себе даже некую строгость в отношении Кочегара.

Вагон внимательно следил за беседой. Каждое сказанное слово ловилось, взвешиваясь, однако не на предмет содержащейся в нем мудрости, но… «на возможность дальнейшей эскалации конфликта» – пронеслось в голове слогом из какой-то древней удалённопередачи.

Некоторые из других… скажем, квазимужчин, то есть те, кто был на пути к становлению мужчинами, обратили внимание на трогание промежности. Кто-то уже действовал и тянулся в том же направлении. Кто-то вдруг поймал себя на том, что тянулся в направлении промежности уже состоявшего мужчины. Кто-то бежал сообщать в органы о происходящих тяготениях. Кто-то транслировал процесс в сеть с тем, чтобы экспертное сообщество определило возможность наличия фактов для последующих изучений соответствующими органами, ибо слово было сказано, и слово это приносило тревогу уже своим присутствием в сводках бесед. Тени бдящих мелькали за окном. Там, где заходящее солнце и тепло золотых лучей… недостижимых для сидящих в вагоне…

– Вопрос в другом, если позволите, – вступил в разговор пожилой мужчина из-за столика у туалета.

До вступления в беседу пожилой мужчина буквально упивался принесённым ему борщом. Радовался борщу, ибо его запах перебивал запах из туалета. Теперь мужчина перешёл к чаю с булочкой. Булочка не пахла достаточно сильно, поэтому мужчина… решил отвлечься участием в беседе.

– С чего вы решили, что кому-то из присутствующих интересно, что вы имеете сказать? Кто позволил вам вываливать на кого-либо свои умозаключения без спросу?

Кочегар вдруг переменился в лице. Перемена лиц, как перемена блюд. Радостно ядовитая агрессивность слов, украшенная брызгами свежей слюны. Натужно напыщенная неприветливость под соусом из сведённых бровей. Угрюмо сдавленная тревожность с гарниром из крепко сжатых кулаков. На десерт – белые костяшки пальцев в сладком маринаде ногтей, пронзающих кожу ладоней.

– Мы специально принимали закон «О государственном учёте размышлений», чтобы вот таких, как вы, контролировать. И принимали ведь не по своей инициативе. По инициативе вас, граждан, – обращался пожилой уже ко всем присутствующим. – Лично мне порядка двух сотен писем пришло от представителей общественности с просьбой оградить их от чужих умствований, – мужчина помолчал. Хлебнул чая. Посмотрел на булочку. Не рискнул. Посмотрел на Кочегара.

– Вы, уважаемый, либо на учёт как мыслящий вставайте, получайте, так сказать, своё время для оглашения размышлений в соответствующем месте. Как полагается, в установленном порядке. Либо держите их при себе. А лучше вообще прекратите это занятие. Давно всем известно, что думание разрушает.