Геннадий Бурлаков - Баронесса Z. Цикл «Отшельники». Том 2

– И когда же, доктор, она опять сможет взять в руки скрипку? – словно из ниоткуда рядом с мужским голосом послышался женский. Значит, подумала Джуля, говорили не ей, а невидимой ей сквозь закрытые глаза женщине. Судя по тембру голоса, женщина была молода.

– Ну, в левой руке она ещё сможет держать скрипку, а вот смычок в правой уже не удержит. Вот смотрите, какое произошло нарушение, – послышался шелест ни то бумаги, ни то какой-то плёнки. – Это не даст ей…

– И ничего нельзя поделать? – перебил женский голос.

– Конечно, если бы её доставили в нашу клинику в первые часы после травмы, а не держали чёрт знает в каких условиях, не трясли бы по дорогам и пр., то тогда можно было бы побороться. Но вот теперь встаёт вопрос о том, насколько она сможет обслуживать себя сама в будущем.

– Бедная девочка. Она так здорово управлялась со смычком…

– Да, я видел запись её последнего концерта. В буквальном смысле последнего…

Голоса отдалились и стали не слышны.

Джуля лежала под простыней и покрывалась какой-то коркой ужаса. Коркой ужаса снаружи, как коростой или панцирем, и дополнительно коркой льда внутри. Ей казалось, что она просто замерзает, просто становится той сказочной Снежной Королевой, – вот только не от величия, а от ужаса. Ей становилось понятно, что говорили о ней.

Она попробовала подвигать пальцами правой руки, словно беря в руки смычок, но они не слушались, не повиновались ей. Словно пыталась переставлять чужие пальцы, как чужие предметы, как… У неё даже от страха и ужаса не хватало слов, чтобы для себя самой охарактеризовать эти ощущения. Да и зачем охарактеризовать?

В её памяти, как записанные на магнитофонную плёнку, всплыли слова врача: «…Хотя, организм молодой, может быть и переборет мозговую катастрофу…» – которые вроде бы пытались подарить ей надежду, но следом наползали другие: «… но уж полного восстановления ждать очень сложно…»

Джуля была близка к тому, чтобы в голос разрыдаться от ужаса, охватившего её, но вдруг обнаружила, что левая часть лица как бы отстаёт при движениях от правой половины. Показалось? Рассуждать и изучать себя дальше она не смогла, потому что опять провалилась в небытие.

Трудно сказать, сколько прошло времени, когда она стала чувствовать, что её левую руку держат в какой-то ласковой руке и поглаживают другой рукой. Её рука дрогнула, чем невольно дала понять кому-то, что её владелица начала приходить в себя.

– Бедная девочка, – услышала она тихий женский голос. Тот или не тот? – Я вытащу тебя, но только сначала…

Больше она ничего не услышала.

.

– Сейчас я плыву вверх и хватаю эту муху. Она не большая, потому сильно удерживать её не придётся, – она быстро утонет и захлебнётся в воде. Хотя двигаться будет ещё некоторое время…

Рыба выпучила глаза после броска к поверхности и теперь ждала, пока удерживаемая ею в зубах муха остановит свои движения. А потом проглотила её.

– Так, я слышу мысли рыбы, и что бы это значило? – Лейла смотрела на рыбу в аквариуме и не понимала, что происходит.

– Вау-вау-вай! Вау-вау-вай! – подпевали неизвестно кому водоросли.

– Берендей. Берендей. Берендей, – бормотал крабик, медленно передвигающийся от перевёрнутого декоративного кувшина к большому камню.

– Не догонишь, – отзывалась сомику личинка, стараясь спрятаться в песок на дне.

– Буль-буль-буль, Буль-буль-буль, Буль-буль-буль, – с равными промежутками произносили пузырьки из компрессора.

– Бред? Глюк? – Лейла привстала с кровати и глянула в сторону аквариума. Она всё своё детство мечтала иметь или ОЧЕНЬ большой аквариум, или большую стенку, составленную из большого количества маленьких аквариумов. А ещё лучше и то, и другое. Но в малогабаритной квартирке родителей это было просто невозможно, в студенческом общежитии тем более. Раскатывая потом с квартиры на квартиру, из дворца в дворец – жилье Ясива – меняя города и страны, она не вспоминала об этой детской мечте.

Такую стенку из аквариумов она видела в квартире подруги. У неё папа был морской офицер, вечно в походах, – и потому за этими аквариумами ухаживала сама подруга. Но хорошо в памяти осталось то впечатление, как её встречали рыбки, глядя из-за стекла на входящих в комнату, а потом отплывали вглубь и прятались под листьями. Никогда не приходило в голову, что рыбы могут говорить на своём языке, хотя бы для общения между собой. И уж тем более не могло прийти в голову, что остальные обитатели аквариумов тоже могут «говорить».

Теперь у себя в жилище она смогла выделить большую комнату, где одна стена была от пола до потолка уставлена аквариумами. В них резвились и дремали самые разные рыбки. И были крабы, устрицы, черепахи, раки, улитки, тритоны, сомики, – сразу всех и не припомнишь. Из настоящих кораллов были выстроены пещеры, гроты, просто разбросаны по дну.

Она устроила себе комфортное место для отдыха в этой комнате, – диваны, кушетки, кресла. Напитки, приглушённый свет, мерцание освещения аквариумов, бульканье воды… И невообразимая тишина. И вот теперь…

…обитатели заговорили человеческими голосами. БРЕД!!!

Психиатр! АУ-ууу! Ты что-то видишь? А зелёных человечков не пробегала толпа?

Ей снились руки. Ей почти каждую ночь снились руки. Это стало каким-то наваждением. Будучи отличным психиатром, она пыталась исследовать свои ощущения, дифференцировать их, классифицировать. Известно, что ночные сны часто являются отголосками того, что происходит с человеком днём, дополнительной обработкой «недоработанной» в бодрствование информации, выплескиванием недопережитых эмоций, невысказанных фраз, неуслышанных или недослушанных слов…

Обычные мужские руки, которые касались её тела, ласкали его, тискали, прижимали.

Обычные женские руки, которые массировали её спину, лопатки поясницу, ягодицы…

И руки матери… Ласковые, нежные.

И руки отца, сильные и шершавые, словно пересохшие на ветру.

Руки дочери, сначала маленькие, крошечные, а потом озорные и шаловливые…

И она просыпалась… Нет, она не действительно просыпалась с переходом к действительному бодрствованию или бессоннице, а просыпалась во сне и тянулась в этом сне к этим рукам. Которые она любила. Которые тоже любили её.

Тянулась своими руками, своим телом, частями своего тела, всей своей сущностью, всем своим сознанием, своими мечтами и воспоминаниями.

Как умный, образованный и вдумчивый человек, и уж тем более, как психиатр, она понимала, что в её снах реализовывались эмоции и чувства, желания и надежды, требования тела и души, которые она испытала в своей жизни очень мало, явно недостаточно или совершенно упустила. Ей, в её гонке за достатком, за положением в обществе, пришлось пожертвовать слишком многим, что есть у других людей. И дело не в том, что у них есть или нет эти достаток и положение, – дело в том, что они на это не променяли простые чувства и ощущения, а ощущения и чувства не пожертвовали в обмен на социальные блага. И если у кого-то недолюбленные, недочувствованные, недоиспытанные ощущения выливались в неврозы, алкоголизм, наркоманию, то у неё это выливалось в такие сны. Порой спокойные и светлые, иногда в тягучие и болезненные, чаще в разнузданные и свербящие. Связано ли это с тем, что она опять подсела на их препарат, или это не связано, – трудно сказать. Можно вылечиться от вновь возникшей зависимости, – она не хотела называть это наркоманией, – но ей самой этого не хотелось. Фактически в уже здоровом состоянии она намеренно начала принимать вещество, от которого ушла много лет назад.