Геннадий Бурлаков - Баронесса Z. Цикл «Отшельники». Том 2

Такое не забывается. И я поняла, что сама должна рассчитывать свою дозу, иначе убьют меня эти коновалы в лаборатории!!!

Не скажу, что у меня развилась какая-то зависимость. Просто я нашла отдушину в этих своих «Z-путешествиях», хотя имела полную возможность путешествовать наяву. Отдушину от того, что в свои годы не имею ни мужа, ни детей, ни любящего меня мужчину, ни достаток, который обеспечил бы мне и моей матери безбедную старость. Всё-всё-всё, что у меня было тогда – мираж Ясива, что так же по мановению его руки могло и бесследно исчезнуть.

Когда все ушли от инъекционной формы и стали делать таблетки, а потом и гранулы, – я вздохнула с облегчением. Дозу каждой таблетки и гранулы уже оговаривала и диктовала я сама, и потому «промахов» с дозировкой уже не было. Стало легко вводить, хранить, перевозить, прятать… Всё для нужд трудового народа, по настоятельным требованиям трудящихся…

И принимать их стало легче дома или в кабинете. Вот так мы и встретились неожиданно на Острове с Олегом в незапланированной ситуации. Я была не готова к такой встрече, потому просто не стала объяснять, почему я там оказалась.

– – – – – – – – – – -

После очередной отгрузки всей партии ещё первого жидкого препарата в другие лаборатории, я подумала, что в любой момент могут отгрузить всё до капли, оставить для экспериментов строго точное количество, – и мне не останется даже «разговеться». Тогда и возникла идея создать свой собственный небольшой запас. Но этот запас неожиданно для меня самой быстро заполнил сначала один склад в прикроватной тумбочке, потом склад коробок в подвале дома, потом ангар на тропическом острове… Возникла мысль, а не пустить ли этот товар «налево»?

Словом, жидкие запасы в тумбочке и подвале я быстро распределила по известным мне ещё по институту барыгам, но не от своего, естественно, имени. Получился «небольшой барыш», положенный на мамино имя в банке. Но барыш разовый, – я не стремилась это повторять.

Правда, пришлось спустить в океан запас в одном складе, – это было опасно там хранить, т.к. дворец принадлежал Ясиву. Жалела по началу. Представляла, как порадовались рыбы!… Стала создавать места хранения никак и ни с кем не связанные.

Но мне никогда до конца не везёт. Очень скоро после этого я прочитала бумаги, показанные мне Сашей в ресторане, по которым поняла, что официально я голая и босая, как ребёнок, только сегодня вышедший из утробы матери. В ответ на возникшую потребность начать работу с новыми партиями препарата, которые я уже наметила, как и где спрятать, от Олега появилась угроза полного уничтожения всего производства и всех официальных запасов Клиники.

Я и отреагировала: перепрятала все склады Клиники заранее, опустошила все «нычки» в Клинике и изъяла всё по ВСЕМ лабораториям ещё до их уничтожения. Словом, взрывали и жгли они там почти пустые склады. Удалось даже сохранить небольшой запас исходного сырья, – но без технологии и оборудования, как я понимаю, это ничто.

Теперь главное не показать, что у меня Z тоже есть. Мало ли что будет…

И мне теперь с этим запасом не нужен ни их новый звёздный мир, ни их похотливые мужчины или слюнявые женщины… Я сама могу всего теперь достигнуть.

По рождению он был так близок к Солнцу, как не был никто в его селении. Эту уверенность со своим молоком передавала ему мать, которая родила его на границе ночи и зори высоко в горах. Роды начались раньше срока, когда она возвращалась домой от родителей и как раз была на перевале. А когда он стал подрастать, то отец стал брать его высоко в горы, ближе к светилу, первым услышавшему изданные им при рождении звуки в розовом свете новой зори.

Зорац-Карер (Զորաց Քարեր – камни воинов, каменное войско) или (Քարահունջ – поющие камни) – так переводилось его имя. Родители долго спорили об имени: камень или воин, – но к общему согласию так и не пришли. Потому пришли к компромиссу – камень и воин в одном лице. Родители так и звали его: мать, если в гневе, кричала Зорац, отец – Карер. Но в основном родители звали его Зора, друзья – Зор, девушки – Кремень. Никому никогда не было интересно ни значение его имени, ни то, что имя само диктовало в жизни сначала ребёнку, мальчику, потом юноше его последующий путь, возможно, судьбу.

Никто в их селении никогда не задумывался, может ли имя ребёнка определить его жизненный путь. Было слишком много других забот у этих молчаливых горцев и их многословных крикливых жён. Как-будто немногословие мужчин, как и гор, которые они так любили, компенсировали их женщины, которые так любили этих мужчин.

Когда ему было 6 лет дядя Гагик, – брат матери, – взял его на всё лето в горы пасти отару овец. Свобода, которая сопровождала мальчишку во всех отношениях, ограничивалась только тем, что он не мог побежать домой, к родителям. Да ещё вставать надо было рано, пока солнце не припекло, и овцы могли вволю полакомиться сочной травой. Спать по вечерам ему не хотелось вообще, но под длинные разговоры и рассказы дяди с напарником он невольно быстро приходил в сонное состояние, и его относили в постель из травы.

Было интересно смотреть из пещеры, когда шёл дождь. Мужчины все спали около входа в пещеру, куда на ночь загоняли овец, – чтобы овцы не попытались сбежать, а звери не рискнули войти. И когда шёл сильный дождь, никто из укрытия не выходил. Овцы ели припасённую траву, а мужчины оставались на своих ложах около костерка и вели бесконечно долгую беседу. А мальчик стоял или сидел около выхода и наблюдал за каплями и ручейками.

Небо в такой день было закрыто грязно-серым покровом из туч, иногда становящимся чёрным. Через него не могли пробиться лучи солнца. В расселинах гор в такие дни становилось почти темно. По небу плыли грязные обрывки облаков, словно грязная вата в мутной воде. А вода лилась с неба крупными каплями, омывая зелень и скалы. Дождь приносил прохладу и какой-то покой, от которого хотелось – нет не спать, – дремотно сидеть у входа и бесконечно смотреть перед собой наружу.

Но чаще всего погода была яркая, солнечная. Сочная трава зеленела на склонах, редкие деревца коряво тянулись к свету из расщелин. На таких деревьях редко вызревали крупные плоды, – им что-то мешало, – или недостаток влаги, или просто высота над уровнем океана. Но зато ягод было много, и они были большим подспорьем в рационе пацана. Он каждый день наедался их, что называется, «от пуза», вечно ходил с выкрашенными в разные цвета губами. Рубашки и штаны тёмных оттенков не всегда показывали оставленные на них следы ползания по траве и раздавленных ягод.

Можно было громко кричать, бегать по склонам, играть со сторожевыми собаками, тискать к груди маленьких ягнят, пить овечье молоко и лакомиться свежим овечьим сыром. Когда пастухи готовили шашлык, то ему доставались самые вкусные, как он считал, куски мяса. По губам на землю текли жир и сок этого мяса, он облизывал губы и руки, чего дома ему категорически не позволяли родители.