Геннадий Бурлаков - Баронесса Z. Цикл «Отшельники». Том 2

У самой Джули скрипка была от местной мебельной фабрики, но это не мешало ей исполнять на ней произведения великих мастеров, современные мелодии и собственные импровизации. Однажды она от любопытства дома сняла все струны, кроме одной, и попробовала что-то исполнить на ней, как это сделал на своём известном концерте Николло Паганини – Скрипач Дьявола. Или это было только легендой? Ей безумно хотелось почувствовать себя такой Дьяволицей, от которой бы шарахались церковники, осеняя себя крестным знаменем при её игре. Нельзя сказать, что она была удовлетворена качеством собственного исполнения на одной струне, но сама идея оказалась воплощаемая в жизнь. Конечно, буйная фантазия представила ей сцену, на которой она исполняет что-то бурное, буйное, – например, «Шторм» Вивальди, и при этом лопаются одна струна за другой, свисая потом с грифа и деки бессильными обрывками. Как погибшие в бою товарищи, которых она не может и не вправе предать, и остановить не только концерт, но даже этот «Шторм». И она продолжает играть сначала на трёх, потом на двух, а потом и на одной струне. Она закрыла глаза и исполняла дома сама для себя это бессмертное произведение и… И вдруг дико засмеялась в голос, почувствовав себя такой Дьяволицей, почувствовав, что смогла бы так играть даже перед публикой.

И рядом с тем «сынком» она прямо на сцене перед зрителями и жюри демонстративно отпустила колки так, что провисли все струны, кроме одной. Даже председатель жюри, сначала негодовавший от её выходки, остановился, не успев произнести приказ убрать её со сцены. Он ждал, уже понимая, к чему она готовилась. И зал затих с первыми ударами смычка по струне. Последней рабочей струне, которую она оставила натянутой. Сначала медленная и заунывная еврейская мелодия новой импровизации перешла в бодрый марш непонятно кого и чего, потом марш сменился скрипом лесопилки и закончился безумством бешеных созвучий и дьявольских сочетаний темпа и ярости. Когда импровизация закончилась, зал сначала сидел несколько секунд молча, а потом взорвался бурными, – даже буйными, – аплодисментами. А когда она протянула свою скрипку с отпущенными струнами «сынку», до сих пор стоящему рядом, тот под громкий хохот того же зала просто сбежал по ступенькам и убежал из зала вдоль сцены.

Судьи засчитали ей победу. Правда, председатель жюри отметил, что её исполнения «зачётных» произведений и до «фокуса Паганини» были неподражаемы, а потом вообще стали «нетипичны и афферистичны, но на грани аффекта и эйфории одновременно». Это были его собственные слова. Публика встретила такую характеристику овациями, а папенька «сынка», которому победа в конкурсе была щедро оплачена, пообещал отрезать ей пальцы.

Сегодня она должна была выступать в небольшом клубе, где работала известная рок-группа и ожидалось большое стечение зрителей. Ей предложили неплохую оплату за исполнение нескольких оговорённых произведений в её манере вместе с этой группой. Оплата её устраивала, да и не приходилось выбирать. Чтобы не думать о том, что она может не успеть на собственное выступление, она засела напротив клуба в кафе, положив футляр со скрипкой на сиденье рядом с собой. Тем самым заняв всё сиденье сама. Но кафе было почти пустым, и официантку это не беспокоило. Она поужинала и просто смотрела в окно, когда из подъехавшего лимузина вышел человек, фигура которого ей показалась знакома. Когда он вошёл в кафе и заказал сигареты «Treasurer »и повернулся к залу было уже поздно. Он – отец «сынка» – узнал её с первого взгляда.

Джули схватила скрипку и выскочила из кафе, перебежала на другую сторону улицы, пока папочка лавировал между столиками и путался в длинном до пола пальто. Но водитель лимузина её увидел и проследил её движение. Джули бросила футляр со скрипкой в проем арки, которая вела в клуб, та упала на ступеньки и скатилась ближе к дверям клуба в кучу каких-то наваленных пустых коробок. А сама бросилась бежать по улице. Очень ей не хотелось потерять пальцы из-за этого невезения. Она бежала, расстёгивая пальто, потом завернула за угол и сбросила пальто и шапочку. Сделала ещё один поворот и остановилась, прижавшись к стене.

Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Воздух шумно втягивался в лёгкие, – а ведь хотелось дышать тихо-тихо, не привлекая внимание прохожих. Она опустила глаза вниз и присела, словно застёгивала пряжку на ботинке.

Лимузин проехал мимо с большой скоростью. Дальше бежать в этом направлении больше не имело смысла. Она привстала и сдерживая свои собственные порывы медленно пошла в обратную сторону. Приблизившись к арке, она услышала, как в клубе послышались первые звуки громкой музыки, и поспешила спуститься по лестнице. Подобрала свою скрипку, вынула её на ходу из футляра, и почему-то почувствовала всем своим нутром, что этот футляр ей уже не понадобится. Но не отбросила его, а аккуратно положила его в глубине сцены, когда вошла на неё. К ней оглянулся распорядитель концерта и поторопил её резкими взмахами руки.

И Джульетта решилась. Да пошли ОНИ все к чертовой матери! Это её, только её концерт! Она шла к этому долгие годы. И не важно, что аккомпанирует ей не симфонический оркестр, а малоизвестная рок-группа, – это совершенно не важно! Это ничего не ме-ня-ет!

Она ураганом вырвалась на сцену, мгновенно включившись своей скрипкой в бешеный ритм, заданный ударником и бас-гитаристом. Публика, увидев её, восприняла это как очередной экстравагантный выход известной своей эксцентричностью скрипачки, – и взвыла от восторга. На сцену полезли восторженные фанаты – её и группы – и вступили в пререкания с охранниками, которые не дали им танцевать на сцене, возвращая их в зал.

Дальнейшее происходило почти как во сне. Джули просто растворилась в музыке, собственной беготне по сцене, бесновании и овациях зала. Она была уже вся мокрая, облеплена конфетти и обмотана серпантином, которыми её щедро осыпали из толпы фанатов. Она жила в звуках этой музыки, а её тело подтверждало это своими движениями, как подтверждает движениями тело пловца воде свою причастность.

Хорошо, что она успела поужинать, – сил было достаточно, чтобы преодолеть такой собственный эмоциональный подъём. А выброс адреналина при виде врага и побеге от него по улице просто вырвал из неё такие звуки, на которые, как она думала, никогда не будет способна. Она играла и своими криками подбадривала толпу, что-то одновременно дико напевая в такт игры, чего не слышала сама, и чего не слышали в зале. «Остановись, мгновение!» – могла бы крикнуть она в эти минуты, как на вершине собственного блаженного счастья…

… Могла бы крикнуть… Не успела…

Перед сценой стоял «папочка» и медленно ей аплодировал: «Я нашёл тебя по звуку твоей музыки, которую слышно даже на улице, – крикнул он ей, и она разобрала его слова то ли на слух, то ли по губам. – Ты играй, играй, а потом пошли со мной. Теперь тебе не убежать от меня!» – и махнул рукой в сторону выхода, где Джули разглядела группу охранников в той же форме, что и его шофер. Сказать, что внутренний огонь пошёл на убыль, – это ничего не сказать. По телу разлилась торричеллиева пустота. Нет, ей не было страшно, не было противно или больно, – просто она поняла, что это конец. Что это последний её концерт, последний взлёт. Она ударила носком ботинка по стоящему на краю сцены стакану с каким-то напитком и выплеснула его на говорившего нувориша. Тот от неожиданности отпрянул, потом стёр с лица пенистую жижу платком, вынутым из кармана, и с отвращением отбросил его в сторону. Зло глядя на неё, он протянул указательный палец в её сторону и, имитируя нажатие на курок пистолета, сделал вид, что стреляет в неё.