Татьяна Зубачева - Мир Гаора. Начало. 1 книга

Из машины вышли два автоматчика в чёрных беретах – а форма ещё общеармейская, ну да, чёрные комбинезоны ввели позже, он уде в училище был, но про чёрные береты, что это спецвойска, про них уже тогда всякие страшилки ходили – и встали, взяв под прицел улицу, а за ними ещё один, в нашивках, одна у сержанта, а тут столько… Военный из-под надвинутого на правую бровь чёрного берета спецвойск смотрел на него. И под его взглядом он застыл, не смея шевельнуться и надеясь… на чудо? На мать? Мать выбежала из дома и стояла на их крыльце, тоже неподвижная, со странно застывшим – он такого никогда ещё не видел – побелевшим лицом. Военный повернулся к ней, осмотрел и удовлетворённо кивнул.

– Ему пять лет?

«Странно – удивился он – а голос у него человеческий».

Мать кивнула.

– Не слышу, – ещё не сердито бросил военный.

Мать тихо сказала:

– Да.

– Ты всё помнишь?

– Да.

– Я забираю его.

Мать качнулась вперёд, и стволы автоматчиков сразу повернулись к ней. Её убьют? За что? Женщин военные не убивают. Иногда они забирают их, для использования, но это молодых, бездетных, а мама уже старая. Он открыл рот, чтобы крикнуть это, но военный посмотрел на него, и он не посмел даже пискнуть. А военный снова смотрел на мать.

– Всё по закону. Матери дают пять лет, а потом решает отец. Я решил. Держи.

Военный достал из нагрудного кармана красную карточку, подумал, достал из другого кармана несколько купюр, обернул ими карточку и бросил матери. Она не подняла рук, даже не попыталась, карточка и купюры ударились о её грудь и упали на землю.

– Как знаешь, – пожал плечами военный, – но ты мне не нужна, у тебя нет обязанностей передо мной. Живи.

Отец? Решает отец? Это его отец?! Но… он смотрел на мать и не заметил, как рядом с ним оказался солдат, схватил его и понёс к машине. И тут он закричал, стал выворачиваться. Но военный, а за ним солдаты только засмеялись…

…Его засунули в машину, на заднее сиденье и увезли. Больше матери он не видел. И посёлка тоже. Потому что не знал его официального названия. И это было по закону. Древнему, никем не отменённому, всеми соблюдаемому. Закон суров, но это закон. Еще одно изречение. Тоже древнее и… не утратившее силы. В отличие от того, про мысли и жизнь. Жизнь или существование? Неважно, да, уже не…

…В машине ударом по губам ему запретили кричать, а вторым ударом – уже по щеке – плакать. И он не посмел ослушаться, оцепенев от ужаса и непоправимости содеянного с ним. Мысленно возражать отцу он научился гораздо позже, а вслух… рискнул, только вернувшись с войны, после всего, после Чёрного Ущелья, уверенный, что после виденного и пережитого может уже ничего не бояться. Он выжил там, где никто не выживал! И был уверен, что рассчитался с отцом, что его медали «За личную храбрость» и «Отвагу в бою», нашивки за ранения и успешные бои, представление к «Огненной звезде с мечами» сполна оплатили годы военного училища и прочие «благодеяния». Молодой наивный дурак. Был и остался таким. Поверил, что свободен и может жить по собственному разумению, выплачивая отцу положенные сорок пять процентов или пять гемов из двенадцати с каждого заработка…

…Почему отец сделал это? Слишком маленький доход? Но заработки вольного журналиста в оппозиционной газете невелики. Да, он брался за любую подработку, но… но слишком много оказалось выживших и безработных, умеющих только убивать и умирать, и гораздо лучшего, чем у него, происхождения. Они получали работу первыми. По закону. А ему оставалось… Но отец ни разу ничего не сказал ему, не потребовал, чтобы он нашел себе другую работу, с более щедрой оплатой, ушёл из газеты. И вдруг… Или всё дело в Братце? Как ему не намекнул, нет, в открытую сказал полковник. За что этот мозгляк ненавидел его? Он бы понял презрение, даже зависть, хотя на что наследник может завидовать бастарду, скорее наоборот, но Братец завидовал, он не так понимал, как чувствовал его глухую злобную зависть, с трудом, но можно найти какое-то объяснение, но ненависть… Они с самого начала играли не на равных. Законный наследник и бастард-полукровка. Ни отцу, ни его адъютантам, ни прислуге, ни сослуживцам отца и его самого, ни его друзьям, ни девушкам Братца, – никому в голову не приходило рассматривать их… как соперников. За что?

…Кажется, с разбродом в мыслях удалось справиться, воспоминания стали более последовательными, мысли не такие обрывочные. Как там у того древнего, одного из множества, от которых не осталось даже имён, а только сказанное ими. «Я мыслю, следовательно, существую». Всё же верно сказано. Потому и помнится веками. Уцепимся за это. Больше не за что.

Через пол Гаор ощутил приближающиеся тяжёлые шаги. Остановились. Скрип, лязг. Значит, открыли окошко в двери. Что надзиратель может разглядеть в такой темноте? Или это тоже… для воздействия? Снова лязг, скрип, удаляющиеся шаги. Ни окрика, ни… значит, нарушений не обнаружено. Уже легче. Чем? Даже если он убедит их в своём послушании, нет, покорности, то ничего не изменится. Решения необратимы. Убьют чуть позже. Или дадут умереть. Хотя нет. Отцу он нужен живым. Во всяком случае, на то время, пока он не отработает затребованную сумму. Аггел копчёный, как Братец ухитрился столько растратить? Конечно, игра азартна. Но не до такого же. Братец никогда не знал удержу, ни в чём. И не ему было его останавливать. Несколько раз отец посылал его с Братцем как телохранителя, и он тогда нагляделся. Но почему он сразу видел шулеров, а Братец нет? Или не хотел видеть? Отцу он о них докладывал. И потому, что положено, и искренне надеясь хоть так остановить Братца. Отец кивал, иногда названные им исчезали, но появлялись другие, и всё продолжалось. И… и неминуемый логичный конец. Его конец…

…Он жил рядом с отцом, вернее ему позволили жить. Отец приставил к нему старого сержанта, который и подготовил его к военному училищу. Боялся ли он отца? Трудно назвать то оцепенение, почти ступор страхом. Сержанта он боялся. Тот был безжалостен, приучая его к новым порядкам и требуя, прежде всего дисциплины. Но и похвала Сержанта – за удачно выполненный приём, за попадание в мишень, за правильный ответ – его радовала. Это была награда. Избежать наказания и получить награду – цель любого солдата. Отец не наказывал его. И не награждал. Отец ни разу не ударил его, это правда. И ни разу не похвалил. Тоже, правда. Так что получается, он с самого начала был нужен отцу только… на этот случай? Выходит, что так. И тоже… по древнему правилу, давно ставшему законом. У каждого законного сына должен быть брат-бастард, для… Ему было… да, почти шесть, когда он увидел Братца, Наследника, единственного наследника, и он уже знал, что такое бастард. Бастард – официально, полукровка – нейтрально и ублюдок – точно. Аггелы в Тарктаре, а ведь и впрямь холодно. Простудиться, что ли, назло отцу и Братцу, чтобы подохнуть поскорее и без пользы для них? Но у отца может найтись ещё такой же бедолага-бастард, и тогда возьмутся за того с той же целью и такими же методами, а он сам уже точно будет мёртвым. А для солдата главное: что? Выжить!