Виктор Новоселов - Сколько тебе осталось?

Вся эта белиберда с цифрами началась сразу после травмы. Я не слишком хорошо помню первые дни, проведенные в больнице, ибо постоянно пребывал в наркотическом полусне. Но вот однажды я проснулся рано утром и увидел прямо над собой лицо.

Это была медсестра. Молодая, красивая девушка, почти еще девочка. Она только окончила медучилище и еще весьма трепетно относилась к больным. Ее голос я слышал еще раньше сквозь наркотическую дремоту. Помню, как она говорила мне что-то ободряющее, поглаживая мою здоровую руку, а аромат ее духов всегда приносил облегчение, ведь он появлялся тогда, когда боль в ногах становилась нестерпимой. И, почувствовав сквозь дрему этот легкий цветочный аромат, я знал, что сейчас станет легче.

И вот сегодня, как выясниться позже, через четыре недели после травмы, я, наконец, увидел ее – своего ангела-хранителя. Она стояла, склонившись надо мной и улыбалась. Ее короткие, огненно-рыжие волосы обрамляли приятное, круглое лицо, а тонкая цепочка с крестиком выбилась из-под ее белого костюма и мерно раскачивалась в такт ее дыханию.

Когда она поняла, что я, наконец, смог сфокусироваться на ее лице, то подмигнула мне. Я попытался улыбнуться в ответ, но мои губы высохли и потрескались, из-за чего у меня ничего не вышло.

Тем временем я заметил одну деталь, которая здорово меня смутила. Прямо на лбу девушки я заметил цифры. Это были яркие, красные цифры, прямо как на электронных часах, что так хорошо видны в темноте. Вот только часы на лбу медсестры не показывали время, они мерно вели обратный отчет. Естественно, тогда я даже не мог и предположить, что за срок отмеряет этот таймер.

– А что это у вас на лбу? – я практически не мог говорить, лишь шевелил губами.

– Где? – она встала в полный рост, чтобы посмотреться в зеркало, висящее в изголовье моей кровати. Но, разумеется, ничего не увидела.

– Стерла? – она склонилась надо мной и снова улыбнулась.

– Нет. – Я не смог выдавить из себя даже хрип и попытался поднять руку, чтобы показать медсестре цифры, но я едва смог оторвать ее от кровати.

– Не надо, постарайся не двигаться. – Она нежно прикоснулась к моей руке.

Я ничего не понимал. Ведь я же ясно видел эти чертовы цифры?! Но тут откуда-то из глубин сознания пришел неясный ужас и какое-то невероятно узкое понимание произошедшего. Ну чего мог испугаться ребенок, попавший в больницу после разряда в 10000 вольт? Правильно, того что его теперь накажет мама.

И в страхе я заметался на кровати.

– Ма, мма, ммма! – я не мог кричать и лишь хрипел, пытаясь позвать самого дорогого на всей земле человека.

Медсестра спокойно обошла койку и взяла что-то и ящичка. Затем я ощутил аромат ее цветочных духов и вскоре уснул.

Следующие три месяца я провел в специальном ожоговом центре. Со мной работали врачи разных специальностей, и психиатр среди них тоже был. Но основная работа легла на плечи ортопеда, который во что бы то ни стало стремился восстановить двигательные функции моего тела в прежнем объеме. Этот крупный, седовласый мужчина действительно проделал великолепную работу и посвятил мне невероятно много времени. Но он словно бы ревновал меня к другим врачам, требуя безукоризненного соблюдения назначенного им режима, отчего консультация у психиатра бесцеремонно оборвалась едва начавшись. Не то, чтобы я собирался рассказывать этой милой бабушке про цифры, но кто знает, как бы изменилась моя жизнь, узнай тогда кто-то о том, что я вижу.

А лечение тем временем принесло свои плоды. Ортопед не обращал внимания на мои слезы, не обращал внимания на мою боль и собственную усталость. И именно благодаря ему, по окончании курса я смог выйти из центра на своих ногах, сумел обнять маму и, пускай и некрепко, но пожать руку отцу.

Засим мое амбулаторное лечение было окончено, и за его время я сумел принять на веру две важных истины. Первое, я понял, что все без исключения люди имеют свой циферблат на лбу. Второе, никто, кроме меня, эти цифры не видит.

И чувствуя, что это не нормально, я решил никому не рассказывать про эти цифры. Ведь дети всегда четко знают момент, когда стоит промолчать. Во время семейного застолья они вполне могут спокойно брякнуть о том, что видели, как мама с папой делают в спальне что-то странное. Но если ребенок почувствовал, что в нем есть что-то не то, что-то, что серьезно отличает его от других, то об этом он никогда не расскажет. Каждый из нас притащил с собой из детства какую-нибудь свою тайну, которая в итоге и превратила нас в тех, кто мы есть. То, что мы стремились спрятать как можно глубже, в итоге наиболее сильно повлияло на наши судьбы. Кто-то принял себя и смирился со своей тайной. Кто-то, наоборот, выстроил всю свою жизнь вокруг отрицания своего естества. И, видимо, моей сакральной тайной станут эти проклятые цифры.

Все стало на свои места, когда мне было одиннадцать. В тот зимний день я сидел дома и «болел» гриппом. Ну, то есть грамотно симулировал простуду, чтобы, когда папа уйдет на работу, сесть играть в денди. Я ходил в обычную общеобразовательную школу и был стандартным среднестатистическим оболтусом. От обычных детей меня отличали ровно три вещи: я пошел в школу на год позже, у меня было меньше пальцев на руках и на физкультуру я всегда одевал длинные штанишки.

Я помню, как в тот день прошел в прихожую, чтобы проводить маму, что собиралась поехать в магазин за продуктами. И тут я случайно обратил внимание на то, что таймер у мамы на лбу практически закончил отчет. И мне вдруг стало жутко любопытно. Меня буквально разрывало на части. Что же случится с мамой через час? Может она превратиться в монстра? А может, наоборот, она станет супергероем со сверхспособностями?

И вот, целый час я сидел на диване и, продолжал симулировать простудное заболевание, как вдруг неожиданно зазвонил телефон. Папа нехотя оторвался от завтрака, подошел к телефону и долго слушал, что ему говорит невидимый собеседник. Вдруг он выронил трубку, и спустя десять секунду упал на пол словно подкошенный. Я тут же подбежал к нему и принялся трясти его за плечи, стараясь привести в чувства. Рядом с безмолвным отцом лежала телефонная трубка, как-то неестественно громко ревущая на всю квартиру прерывистыми гудками.

Когда к отцу вернулось сознание, то он ровно секунду удивленно смотрел мне в глаза, а затем его лицо исказилось, и он заплакал, так ничего и не сказав.

Моя мама погибла в автокатастрофе. Дальнобойщик решил проскочить на желтый свет и превратил нашу старенькую иномарку в груду металлолома.

В первые секунды меня эта новость никак не задела. Словно где-то далеко, в некоей параллельной вселенной жил мальчик Ваня, мама которого только что погибла в аварии. Затем с нарастающим ужасом я начал понимать, что тот самый Ваня – это я. И это моя мама только что погибла.