Юрий Скрипченко - Химиосити

Хи опустила К. на тротуар. Теперь, на мостовой, с несоразмерной картой подмышкой он выглядел глупо и знал это. Вдобавок кружилась голова, а к горлу подкатывало. Он отошёл на несколько шагов.

А потом подумал, что брезгливость брезгливостью, а полезные знакомства в чужом городе ему точно не повредят. Посмотрел снизу вверх на странную девушку. А вот так, чуть поодаль, она снова сделалась милой.

– Ладно. В эту секунду ваш город стал мне нравиться чуть больше. Пока что авансом. Я пошёл. До завтра.

– До встречи, малыш. Я обязательно приду. С тебя история. А с меня – экскурсия на Фабрику грёз. Ты обязательно должен увидеть. Это настоящее чудо!

К. не любил, когда последнее слово оставалось не за ним. Поэтому он распорядился тоном, не терпящим возражений:

– Завтра непременно надень платье с длинными рукавами.

Проклятая метаморфопсия! К. залез в карман и достал синий бархатистый чехол с вензелем «К-3». Створки клацнули, раскрываясь. Внутри лежали очки, которые К. извлёк и нацепил на нос, а футляр убрал обратно в карман.

Пропорции вернулись в норму. В конце концов, этот мир всего в три раза больше него. Не такая уж и фатальная разница.

Но когда накатывают приступы – как при хороводе с Хи – окружающая действительность распухает чрезмерно. Искажается. Становится громадной и уродливой.

Хорошо хоть очки пока что помогают, но для верности стоит проглотить пилюлю из пузырька в правом жилетном кармане.

Что он и сделал.

После чего развернул карту и двинулся по ориентирам к пометке «Сон». Начинало вечереть, и меньше всего одинокому путешественнику хотелось встретить ночь на незнакомой улице.

А больше всего хотелось подняться в гостиничный номер, рухнуть на удобную кровать и заснуть сном младенца.

Или праведника.

Темнело. Зажглись уличные фонари, и сумрак отступил под яркими световыми пятнами.

К. сворачивал с улицы на улицу, проходил под арками, которые пропускали трамвайные пути между домов. Почему-то линия таунхаусов, которые порой сменялись коттеджами или магазинчиками с витринами во всю стену, была непрерывной – словно весь город состоял из одной бесконечно изогнутой линии зданий.

Странно.

Несколько раз мимо протарахтели киоски-трамвайчики, как он их временно окрестил за незнанием правильного термина. По случаю сумрака они обзавелись легкомысленной иллюминацией, и народу на приставных креслицах прибавилось. Местные здоровилы скрашивали вечерний досуг.

Звенели пивные кружки. Доносились крики, споры и смех, – весьма, заметим, эмоциональные, как будто горожане вечером переставали скупиться на чувства и давали им волю.

К. шёл и шёл. Миновал центр с круглой площадью, в центре которой торчал позолоченный истукан в дорогом костюме и с каким-то инородным лицом. Над монументом, притянутый цепями к четырём гигантским мачтам, подрагивал куб главных часов. На одной из цепей недвижно сидела иссиня-чёрная ворона, похожая на драккар. При виде К. она сверкнула антрацитовым глазом и отвернулась.

Площадь обнимала подкова магистрата.

Время от времени ему встречались люди в форме и высоких головных уборах, похожих на колокольчики. Полицейские, а это были явно они, стояли на траспортных средствах, похожих на трибуны с колёсами. Они провожали К. внимательными, но при этом равнодушными взглядами.

Дома тем временем пошли попроще – без архитектурных изысков, но яркие, разноцветные. На узеньких балкончиках – плошки с цветами. Стены увивает то ли плющ, то ли виноград. Здесь, видимо, жила публика попроще, но нормальная, с достоинством.

Верёвки с бельём, впрочем, были натянуты прямо на улице.

Кто-то выбивал ковёр на перекладине. На К., который благоразумно переместился на тротуарчик для невыросликов (какое мерзкое слово! Будто создано для дискриминации), люди-горы откровенно и недобро косились.

Издеваться здоровилы начали позже, когда карта привела путешественника уже в откровенные трущобы, где дома были как будто слеплены из того, что попалось под руку, а местные ходили в драной одежде не по размеру:

– Эй, полупокер! Ты чо здесь забыл?

– Обана, крысолов! У меня завелась крыса. Иди поймай. Фас!

– Мальчики, интересно, а он умеет вкусно отлизывать ?

– Проверь, чо.

– Слы-ы-ышь!

Перильца к тому времени исчезли, и тротуар сделался общим – выщербленным и в кучах мусора, который гоняло ветром туда-сюда.

Несколько раз путешественника то ли намеренно провоцировали, то ли пугали. Стоит этакая гигантская образина, курит или трындит с размалёванной шалавой и вдруг как побежит на К. Будто растоптать хочет.

Всякий раз он отскакивал с выставленным вперёд ножом. Конечно, для здоровил это не оружие а так – иголка. Но в среде подонков волей-неволей уважают тех, кто способен огрызаться. Поэтому великаны останавливались в нескольких шагах, указывали на К. пальцем и довольно ржали:

– Ты смотри, воинственный карлик!

– Когти показывает.

– Ольфенсо, да ты наклал в штаны! Фу! Я тебе больше не дам.

– Не лает, значица кусается.

Но при этом отдельные маргиналы некоторое время следовали за путешественником в отдалении, чем изрядно его нервировали.

Впрочем, быстро отставали.

К счастью, гиблые места длились недолго, и вскоре К. вышел в более цивилизованные кварталы.

До пансиона Матушки Зззз К. добрался уже в темноте – усталый, голодный и злой.

Суммарно – как чёрт.

Ночлежка, сложенная из коричневого кирпича – кирпича нормальных размеров, – прилепилась прямо в арке к торцу здоровильского таунхауса, крыша которого терялась в ночной темноте. Гостиница же была высотой как нормальное двухэтажное здание, и привычные пропорции согрели сердце усталого путешественника. Первый этаж с большими окнами был отделан морёной древесиной. Над многоскатной крышей светились неоном буквы «Z-z-z». Пусть здоровила с лёгкостью мог потрогать крышу за конёк, для К. это был нормальный дом, в который хотелось зайти. С которым хотелось познакомится поближе.

Буквы мерцали и зудели – почему-то весьма уютно. Из исторического альманаха К. знал, что когда-то так обозначался сон. К. зевнул и, спрятав карту в чемодан, толкнул деревянную дверь, над которой был натянут полосатый тканевый козырёк непонятного в темноте цвета.

Дверь оказалась запертой, так что пришлось позвонить в сиплый колокольчик. Секунд десять ничего не происходило, а потом дверь отъехала в сторону, и К. заметил, какая толстая и прочная эта дверь, и насколько широкие у этого дома стены.

Прямо крепость какая-то.

К. вошёл. Внутри пахло луком, жареной картошкой и мясом. Рот наполнился слюной.

Помещение было мягко освещено. Растрескавшиеся деревянный потолок напоминал шоколадную плитку. Над дверью нависала гипсовая рогатая голова, похожая на охотничий трофей. Справа на помосте с перилами громоздилось старенькое пианино. Над ним на стене висел портрет какого-то мужчины с бульдожьими щеками и недобрым взглядом. Слева от помоста располагались несколько столов с лавками. На одной развалился взъерошенный усатый пузан.