Светлана Яркина - Девятый дом

Монг схватил струну рукой, и на секунду дребезжание прекратилось, словно она не ожидала силового воздействия, но потом с новой силой возобновилось. Монг схватил струну обеими руками, она сопротивлялась, желая вырваться из плена его рук.

– Не нужно думать как, нужно просто настраивать, – Монг повторял про себя слова Мии, нарезая круги то в одну, то в другую сторону.

Монг совсем потерял счет времени, хотя прошло уже часа два, а может, и больше.

– Монг, – окликнула его Миа, – ты пропустил обед.

Она смотрела на него с удивлением, немного растерянно.

– Ах да, прости. Я думал, что успею, – замялся он, – хотя, по правде, я вообще забыл. Извини. Я занимался арфой.

– Можешь не объяснять, – опустила глаза Миа, – сегодня обед был не очень вкусный. Ты ничего не потерял.

Она взяла свою скрипку и принялась подкручивать колки.

Монгу стало неудобно, что обещание совсем вылетело у него из головы.

– Если прекрасная скрипачка не возражает, неудачный арфист хотел бы пригласить ее сегодня вечером к океану. Сегодня обещают небывалые волны.

– Кто обещает? Какие волны? – Миа рассмеялась. – Ну, раз волны, не могу такое пропустить. – И засмеялась еще больше.

Монг почувствовал себя прощенным. Выдохнув, так как все это время стоял, задержав дыхание, он подошел к арфе. Нет, ничего не изменилось. Звучала она так же неприятно.

Вечером на ужине Монг не решился подойти к Мие. Он подумал, что будет немного нетактично подходить к обиженной им девушке. Миа ужинала одна и пару раз посмотрела на него в ожидании того, что он подойдет. Но Монг остался верен своему убеждению.

Одна стена столовой выходила на океан. Он был спокоен, как и всегда, и ничто не предвещало волн, которые сулил Монг.

Как только Миа закончила есть, Монг буквально подлетел к ней:

– Наша договоренность в силе?

– Тебе никто не говорил, что ты странный? – спросила она. – Тебе никто не запрещал поужинать со мной. Ну конечно, если только ты не предпочитаешь одиночество в этом вопросе. Ладно, пойдем, покажешь мне свои волны.

Они вышли из столовой, поднялись на второй этаж и пошли по стеклянному коридору, выходящему одной стороной на океан. Миа молчала, ей было интересно, куда же он поведет ее дальше. Пройдя половину коридора, Монг остановился.

– А здесь есть где-нибудь выход на океан? – спросил он.

– Я так и думала, что ты сам не знаешь, куда меня пригласил, – улыбнулась она, – нет здесь выхода нигде. Вот тебе вид – любуйся.

– Что, вообще нет? А куда-нибудь из этого здания можно выйти?

– Нельзя.

– Мы тут в заточении? – погрустнел Монг.

– В заточении от чего? От земной жизни? Да. От красоты океана? Нет, – ответила Миа.

– Как это нет, когда нас отделяет стекло? – возмутился Монг.

– Стекло – это только твои убеждения, причем застарелые. Так говорит Гобс. Я тоже вижу стекло и не могу пройти к океану. А Гобс может и говорит, что и мы тоже можем. Но прежде нужно избавиться от старых убеждений.

– Каких? – не понимал Монг.

– Ну, хотя бы таких, что невозможно сделать то, что невозможно. Гобс говорит: что одному невозможно, то другому вполне по силам. Что одна и та же вещь одновременно может быть в разных состояниях, как кот Шредингера. Гобс говорит, что здесь вообще нет никакого стекла.

Они любовались океаном, прильнув к стеклу. Океан был спокоен. Морская гладь касалась скалы, на которой располагался их новый дом, где они жили, работали, проводили все свое бесконечное время, и убегала далеко в бесконечность. Линии горизонта видно не было. Скорее всего, и горизонта, как такового, не было тоже. Дом располагался лишь с одной стороны скалы, и увидеть то, что находилось с другой стороны от нее, не представлялось возможным.

Поднявшись обратно на третий этаж в настроечный зал, Монг проводил Мию к ее скрипке и пообещал в следующий раз непременно составить ей компанию на обеде.

Подойдя к арфе, он не прекращал обдумывать то, что сказала Миа у океана.

«Невозможное – возможно. Невозможное для меня – заставить арфу со мной разговаривать. Если это все-таки возможно, то арфа может мне ответить», – рассуждал он.

– Покажи мне, откуда исходит звук, покажи, я помогу тебе, – шептал Монг своей подопечной.

Она, как и прежде, ничего не ответила.

«Я должен оставить старые убеждения, – думал он. – В чем они заключаются? Как я мыслю? Я рассуждаю, что если на арфе играет ветер, то и следовать нужно за ветром. Я рассуждаю логически. Следовательно, мои убеждения ограничены логикой. А здесь логики не должно быть. Мне нужно просто наблюдать».

Монг опять принялся ходить вокруг арфы и через некоторое время заметил, что струна отбрасывает тень, длинную, размытую и нечеткую, уходящую в туман, который опоясывал весь зал вместо стен.

«Я раньше не замечал здесь теней», – подумал Монг. Он огляделся вокруг: никто из настройщиков, инструментов или предметов мебели не отбрасывал теней. Тень отбрасывала только первая струна.

«Может, так арфа мне отвечает», – подумал Монг и вылез из арфы. Он потрогал тень руками, но ничего необычного не ощутил: тень как тень. Затем встал на нее ногами, потоптался и пошел мелкими шажками, как будто измерял расстояние в футах.

Зачем он это делал, он и сам не знал, но почему-то этот процесс показался ему единственно правильным. Монг очень старательно следил за тем, чтобы идти ровно по линии тени, как делают дети, играя и представляя, что идут по узкой дорожке над пропастью. Если они встанут чуть в сторону, то свалятся в бездну. И Монг так старался ступать ровно, что смотрел только себе под ноги, не отрывая глаз от тени.

А когда оторвал и поднял глаза, то понял, что находится уже не в настроечном зале, а идет по нарисованной белым мелом линии на асфальте. Монг остановился и начал оглядываться. Он оказался в каком-то городе, застроенном многоэтажками и заставленном автомобилями. Было лето, и от асфальта поднимался горячий воздух, плавясь и становясь видимым. Несмотря на лето, город оставался серым. Редкие деревья не добавляли красок, позволяя серому цвету господствовать повсеместно.

Город казался Монгу незнакомым, вряд ли он здесь когда-либо бывал. Все города, в которых он когда-то жил или приезжал, были живыми, в них было много деревьев, кустов, травы. А здесь только асфальт, бетон и камни. Людей почти не было, как обычно бывает в середине лета, когда все жители переезжают от пекла за город. Оставшиеся пленники отбывают заточение в офисах, а остальные выходят на улицу только рано утром или поздно вечером, спасаясь от духоты в прохладных бетонных коробках.

Осмотревшись и не зацепившись ни за что взглядом, Монг направился дальше по нарисованной мелом линии. Так он прошел метров пятьдесят и остановился. Линия закончилась и уперлась в парадную дверь дома. Монг, прищурив глаза, огляделся, будто намеревался совершить преступление, и, не увидев ни одной живой души в пределах видимости, потянул за ручку двери.