Илья Рясной - Кантата террора

– Вы нарушаете правила проведения митингов.

– Снимай это, четче… Представьтесь.

– Девушка, проходите.

– Закон о полиции. Представиться отказался. Ну что ж.

Старлею очень хотелось бросить команду «фас», чтобы эту полусумасшедшую провокаторшу его подчиненные порвали на части и сожрали без соли. Но он вынужден был с каменным лицом выслушивать всю эту околесицу.

Проходящих через бублики металлодетекторов полицейские проверяли выборочно – отдельных персонажей заставляли вытряхивать сумки. Досматривать всех сплошняком при таком скоплении народа нереально.

«Пингвин» перед бубликам неожиданно обернулся и двинулся в сторону переулка. Прошел метров триста и остановился, над чем-то раздумывая. Было видно, что он весь на нервах.

Этот клоун и был тем самым взрывником-маньяком по кличке Глицерин. Он снимал квартиру на улице Зорге.

Его телефон поставили на прослушку. Разговоры были ни о чем. За политику, за компьютеры и за жизнь. Еще он заказывал какие-то химикаты и обменивался ими. А вчера густой грубый голос сообщил:

– Завтра бенефис, Глиц. Ты готов?

– Готов, готов.

– Смотри. Для нас это очень важно.

Роб и Шатун осуществляли за объектом наблюдение.

Когда меня почти четыре года назад подтянул на сотрудничество Куратор, я кинул клич, собрал моих бывших бойцов во Владимире и обрисовал ситуацию.

– В горах работали. И город отработаем, – не колеблясь согласился Роб идти со мной дальше.

– Лишь бы на пользу шло, – кивнул Шатун.

Мамонт и Гром отказались. У них семьи. Им было, что терять.

– Те, кто отказывается защищать чужие семьи, рискует своей, – сказал напоследок Роб.

Роб и Шатун стали надежным ядром моей группы контртеррора. В наблюдении они толк знали. Если Роб был просто квалифицированным наблюдателем, то Шатун являлся разведчиком от Бога. Он умел растворяться на местности, будь то хоть город, хоть лес, хоть солончаки, сбросить его с хвоста было нереально.

Таскали они Глица аккуратненько, с учетом того, что они не единственные, кто может за ним следить. Но других топтунов не засекли.

Глиц эти дни ни с кем не встречался. Мудрил дома с какими-то емкостями и колбами.

– Кажется, делает взрывчатку, – предположил Роб.

А потом грянул этот митинг. Объект засуетился. Покинул логово. Устремился в центр Москвы.

И вот теперь он постоял с минуту и дернулся в сторону толпы. Я взял мобильник, работающий сейчас в режиме рации:

– Роб, прикажи полицейским досмотреть объект. Пусть отведут в скверик, к арке. И не больше двух человек. Остальные пускай отвернутся и не слишком усердствуют.

– Понял.

Я видел, как Роб подошел к полицейским, деловито махнул документом прикрытия – ксивой «ФСБ России». И сержант с прапорщиком ринулись к Глицерину.

Я напрягся в ожидании, что сейчас рванет взрывное устройство. Но обошлось.

Пухленького экстремиста отвели в сторону, к вытоптанному газончику у арки двухэтажного дома. Я подошел так близко, что мог слышать разговор.

– Что у вас в руках? – спросил прапорщик.

– Книги. Я оппозиционер. Как в любом цивилизованном обществе могу распространять литературу.

Прапорщик потянулся к пачке книг.

– Вы не имеете права! – взвизгнул Глицерин.

Прапорщик вырвал у него пачку, взвесил в руке и отметил:

– Тяжеловато.

– Осторожнее, – прошипел Глицерин. – Сейчас…

– Что?

Глицерин сдулся. Но вдруг расправил плечи и истошно завизжал:

– Полицаи беспредельничают! Спасайте!

Толпа, которая текла мимо, заволновалась. Несколько человек дернулось к месту разборки.

Глицерин рванулся, но сержант схватил его за шиворот, сграбастал в охапку и обрушил увесистое тело на асфальт.

– Помогите! Полицаи убивают!!!

В толпе уже сформировалась группа поддержки из молодых ребят и истеричных теток с плакатами. Полицейские подтянулись, перегораживая им дорогу.

Прапорщик начал развязывать стопку.

– Да осторожнее, – прохрипел Глицерин.

Полицейский что-то понял, потянулся за рацией.

Возбужденные демонстранты напирали:

– За что парня бьете!

– Псы цепные!

– Прошу не нарушать порядок и не препятствовать работе! – убеждал полицейский майор, сдерживавший толпу.

Сержант рывком помог подняться Глицерину и завел ему руку за спину.

Пора!

Я стремительно рванулся вперед, плечом сшиб прапорщика. Подсечка – сержант тоже на асфальте.

– Быстрей, Глиц, быстрей! – я рванул за руку «пингвина».

Эти места я знал хорошо.

Через арку трехэтажного желтого дома девятнадцатого века мы вбежали в тесный дворик, заваленный коробками и мусором – тут планировался капремонт. Вон дверь подъезда, через него можно выскочить в соседний дворик и углубиться в местные катакомбы так, что ни одна легавая след не удержит.

– Шевелись, малохольный! – я подтолкнул Глицерина.

Дверь открыта. Мы заскочили в подъезд. Я заблокировал дверь удачно повернувшейся шваброй. Теперь на второй этаж. Окно на козырек выбито.

– Лезь!

– Я… – заблеял Глицерин.

– Лезь, индюк!.. Теперь прыгай!

– Ноги сломаю!

– Полицаи тебе все равно их оторвут. Прыгай!

И он прыгнул. Ничего не повредил – внизу оказалась кучка песка.

Дальше мы преодолели переулок, пару двориков.

– Майку переодень, навыворот! – велел я, остановившись.

– Я… Я… – Глицерин тщетно пытался перевести дыхание. У него был вид человека, твердо решившего скончаться на месте.

– Быстрей!

Глицерин стянул майку, обнажив жирное, в складках белое тело. И натянул наизнанку майку – похабно, но сгодится. Главное, не видно приметной надписи.

Мы добрались до метро. В переходе торговали по дешевке разными шмотками, и я купил Глицерину майку с надписью «Я люблю пиво и раков», а себе – с изображением медведя в ушанке. Смотрелись мы теперь колоритно.

Вышли на станции «Кожуховская», где вечное столпотворение рядом с рынком запчастей. Глиценрин остановился, упрямо набычился.

– Ты кто? – глаза у него были испуганные и слегка безумные. – Ты зачем меня вытянул?

– Ты чего, не помнишь?

– Нет! – визгливо воскликнул Глицерин.

– Что-то ты какой-то… – я покачал головой, состроив презрительную мину.

– Какой?

– Да никакой. Голодный, потрепанный, злой. Пошли, горло смочим, – кивнул я на пивной бар. – Стресс надо залить.

– С деньгами не очень, – потупился Глицерин.

– У идейных всегда не очень с деньгами. Угощаю.

В кафешке класса «забегаловка вульгарис» мы устроились в уголке. В зале было многолюдно и шумно. Пиво принесли сразу.

– Ты совсем опух, Глиц? – процедил я. – Мы с тобой у Паука тусили.

Мы действительно встречались у некоего авторитетного деятеля по кличке Паук. Глицерин меня помнил плохо. Я его помнил хорошо. Я вообще много чего помню. Память у меня феноменальная. В ней держатся бесчисленные Абдулвалиды и Хаттабы, Хамиды и Магомеды, нацики и ваххабиты, гринписовцы и футбольные фанаты – послужной список каждого в любой момент готов был всплыть в моем сознании. Их отношения, семьи, слабости. А также эмиссары и террористы, цеерушкники и представителях МИ-6, которые кормили с руки всю эту сволочь. Это моя жизнь, мое жизненное пространство. В этом мире я демон. Невидимая и незримая сила, которая рушит планы и сметает врагов.