Владимир Варин - К вершине Бесконечной горы

Ступень восьмая. Служение.

Тут я ничего сказать не могу. Вроде бы название тоже говорит за себя, да так ли это? Чему служение? Кому? Богам что ли? Зачем?

Здоровяк и Блондинчик только плечами пожали, Троица блистал красноречием, а по существу дела не сказал ни слова. Погрузил собравшихся в транс точно факир змею.

Мы болтали довольно громко, на нас оглядывались, Троица тоже косился и, наконец, посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– У вас есть вопросы?

Я выдержал его взгляд, такой многозначительный, непростой.

– Есть.

– Задавайте.

– Как давно существует ваша организация?

– Отец мой! – назидательным тоном сказал Троица. – К старшим по рангу послушникам следует обращаться «Отец мой»!

Я сглотнул набежавшую слюну.

– Да. Так как давно существует организация, отец мой?

– Около десяти лет.

– И многие верят в то, о чем вы сейчас говорили?

– Отец мой! Не забывайте прибавлять «отец мой»!

– Да. Отец мой…

– Многие сын мой, многие. А вы, как я вижу, сомневаетесь?

– Но, отец мой, не кажется ли вам, что учение Храма слишком, как бы это сказать, расплывчатое?

– Не кажется, сын мой, отнюдь не расплывчатое. Наставления на пути к истинному саху являет собой совершенную ясную картину. От послушника, и от вас в частности, требуется лишь одно – следовать указаниям старших. Много и тяжело трудиться, руководствуясь этими указаниями. Тогда самый маловерный добьется успеха, – он еще раз пристально посмотрел мне в глаза.

Понятно. Молчи и работай. Работай и молчи. Делай что говорят. Молчи, и делай что говорят. Замечательная основа многих религиозных и политических учений.

После собрания Здоровяк отвел меня в сторонку.

– Зря ты так с Троицей, Змей. Он тебе припомнит.

– Ладно, – буркнул я, – пусть припоминает. Поглядим.

Змеиная спина.

« Так пусть же будет приготовлена для меня дорога, по которой я войду в прекрасную страну Аменти…»

Слово устремленного к свету

Троица действительно не забыл дерзкого послушника, шепнул, кому надо – меня сразу же определили на грязную работу.

Мы сели на корыто с болтами, извергающее ядовитый черный дым – машину эпохи Распада. Древний, кое-как отремонтированный и пущенный бегать по стремительно ржавеющим рельсам паровоз.

Здоровяк и Блондинчик сели в вагон, а меня направили подавать помощнику машиниста топливные брикеты из тендера. Так что я почти не видел Ядовитые земли, некогда было. Проклятая машина оказалась прожорливой словно терьер. Только успевай поворачиваться.

– Это еще что, – ободрял меня помощник, – ты бы на угольке поездил, узнал бы тогда волю богов.

Как я уже говорил, боги не пропускают в свои владения современный высокотехнологичный транспорт. Разве что протезов, но протезы, они ведь в сущности люди. Протезы, но люди. С людьми боги готовы иметь дело, с техникой нет.

Ползли мы долго, почти пять суток. С меня за это время не семь, а семьдесят семь потов сошло. Живую руку я стер до крови, металлическую отполировал до блеска. Бегал с масленками, заливал воду, одним словом, не скучал.

Наконец прибыли.

Вот она – Бесконечная гора.

От горизонта до горизонта склоны, вершины не видно, только облака. Я смотрю вверх и пытаюсь представить себе, о чем думают боги, взирающие на мир с вершины Бесконечной горы.

Что бы сделал я, оказавшись там?

Плюнул бы вниз?

Вряд ли…

Слишком глупо и мелко.

Знаете, а ведь они видят почти то- же самое, что и мы – облака. Облака, на которые мы смотрим снизу вверх.

Получается, боги и видеть-то ничего толком не могут, кроме череды призрачных образов, возникающих, меняющихся и распадающихся.

Боги спят и видят сны…

Боги живут в мире иллюзий…

Разве могут боги разглядеть на поросшем лишайником и карликовой березой склоне крохотные фигурки, скачущие по обломкам скал как блохи по спине бродячей собаки…

Но эти жалкие незаметные человеческие фигурки – самая настоящая реальность.

Храмовники здесь развернулись. Двухэтажные деревянные бараки, ангары, грузовой терминал, склады, электростанция, водоочистные сооружения, котельные. Впечатляет, честное слово впечатляет. Конечно, можно и большего достичь за десять-то лет, но, говорят, боги не позволяют. Что-то им нравится, что-то нет. Одно можно строить, другое нельзя.

К хозяйству Храма примыкает большой палаточный городок паломников. Их тысячи. Они собираются группами и молятся:

«Да будут мои шаги легки и невесомы, да не пробудят они страшного зверя, обитающего среди камней. Да не коснутся его отвратительные жвала моих рук и да не коснутся его отвратительные жвала моих ног, да не узнает он вкуса моей крови и соков моего тела, ибо мой разум чист и прозрачен, как воздух в последний день уходящего лета.

Да накроет тень облака восточный склон, дабы солнце, стоящее в зените не выжгло мои глаза и не опалило плечи мои до красных волдырей.

Да поднимется сильный ветер, да унесут его порывы многочисленного зверя, чьи отвратительные челюсти отделяют плоть от костей моих.

Да не встречу я на своем пути острых камней, способных изранить стопы мои.

Да будет свободным дыхание мое, да сохраню я равновесие, когда буду спускаться по склону вниз.

Да сбудется по слову моему, ибо ведомы мне имена Стражей горы, и они знают меня, они слышат меня, ибо я есть Неподвижное Сердце».

Я искренне завидую части паломников, оказавшихся здесь в надежде прикоснуться к божественному. Как правило, это антропы после одной-двух модификаций, еще не морфы, еще не протезы, но уже не люди. Святая простота, очень близкая к той, что хуже воровства.

Они спрашивают: «Зачем все это?»

В смысле: «На кой черт существует то, что существует?»

И сами же отвечают: «Такова воля богов».

И все.

Мне бы так.

Взять бы и остановиться. Стать хоть немножко похожим на них.

Здоровяк назвал этих ребятишек мотыльками.

Мотыльки-однодневки.

Они льют слезы умиления, поют гимны, делают ритуальные приношения, лезут вверх по склону и больше никогда не возвращаются.

Такие дела.

Здоровяка отправили в Термитник, руководство посчитало, что его навыки брата-инструктора пригодятся для налаживания деловых отношений с Великой Сетью. Блондинчик остался что-то учитывать на грузовом терминале. Меня определили в группу технической поддержки Священной фрезы – огромного протеза, медленно ползущего по склону.

Храм прокладывает железную дорогу, соединяющую два опорных лагеря – западный и южный. Грандиознейший проект.

Так оно и пошло: впереди – скалы, позади – полоса размолотой в щебенку горной породы, облако пыли и цепочка преданных, подносящих сменные резцы с твердосплавными насадками. Тупая однообразная работа.