Песах Амнуэль - Тривселенная

— Не очень больно? — услышал я беспокойный голос.

— Нет, — отрезал я, поднимаясь. На самом деле все тело казалось помятым, болела каждая мышца, руку я, по-моему, вывернул в локте, а ноги сгибались вовсе не там, где, по моим предположениям, находились колени.

Дикое это ощущение продолжалось несколько секунд, потом боль стекла в землю подобно электрическому заряду, и я понял, что ничего не сломал и даже не вывихнул. Мышечная боль осталась, но от радости, что кости целы, я не обращал на нее внимания.

— Я же говорил вам… — сказал Антарм.

— Где вы?

— Вы меня не видите? — удивился следователь.

— Нет! — закричал я. — Не вижу! И не понимаю! Если вы Следователь, то выполняйте свой долг! Арестуйте меня, ведите к Минозису! К прокурору! В суд! У меня есть права! Я требую адвоката! Почему вы все время морочите мне голову?

— Не говорите слов, сути которых нет в мире, — сурово произнес Антарм.

— Откуда мне знать, какие сути в этом проклятом мире есть, а каких нет? Это не мой мир! Я не хотел сюда приходить! Мне было хорошо в моем!

— Стоп! — крикнул Следователь. — Не производите сущностей сверх необходимого.

— Что вы сказали? — поразился я.

— Не производите лишних сущностей!

— То же самое говорил в моем мире один монах, живший полтысячелетия назад… Его звали Оккам.

— Никогда не слышал о таком Ученом.

— Естественно. О моем мире вы не слышали настолько, что уверены в том, что его нет и не было.

— Его нет и не было, — повторил Антарм и добавил:

— Вы слишком возбуждены, Ариман, не нужно было вам делать этого со мной. Сами видите…

— Вы, — сказал я, проталкивая сквозь глотку каждое слово. — Должны. Сказать. Мне. Что. Я. Должен. Сделать. Чтобы. Найти. Ту. Женщину. Которую. Я. Люблю. Больше. Жизни.

Слово было сказано.

— Повторить? — спросил я.

— Зачем же? — сказал Антарм и взял меня за локоть. Я провел захват, но руки схватили пустоту. Тем не менее мой локоть ощущал цепкую ладонь Следователя, и я предпочел не делать лишних движений. Не умножать, черт его дери, сущностей сверх необходимого.

— Так-то лучше, — произнес Антарм. — Сейчас вы действительно можете… Раньше — нет, вы еще не накопили энергию… Если бы я знал, что это вам так необходимо, я бы, пожалуй, предоставил свою шею в ваше распоряжение гораздо раньше.

— Тогда во мне не было нужной злости, — отшутился я, но Следователь воспринял мои слова серьезно.

— Это верно, — согласился он и продолжил: — У вас огромное рассеяние энергии. Вы излучаете во все стороны, отражения нет, все преломляется в вашем сознании. Вы что, не можете его выключить?

— Не могу, — буркнул я. — Сознание — не лампочка.

— Не… что?

— Какая разница? — сказал я и предложил неожиданно для самого себя:

— Если вам мешает мое сознание, лишите меня его, вот и все.

— Было бы неплохо. К сожалению, это невозможно.

— Да ну? — ехидно сказал я. — И это говорит профессионал! Врежьте мне между глаз. При достаточной силе удара я проваляюсь несколько минут.

— Глупо, — сухо сказал Антарм. — Если я сделаю то, что вы предлагаете, энергия рассеется настолько, что вы и сами потом ее не сможете сконцентрировать… Нет, способ только один.

— Какой?

— Эта женщина… Вы видите ее только в снах, верно? Попробуйте уснуть. Конечно, тогда я буду видеть сигнал, отраженный дважды — не только вашим сознанием, но и подсознательными блоками. Но все же это статическое отражение, и мне будет проще… Конечно, вероятность все равно мала, но это шанс.

— Уснуть и видеть сны… — пробормотал я. — Какие сны в том смертном сне приснятся…

— Что? — сказал Антарм.

— Вы не знакомы с Шекспиром?

— Нет, кто это? Ученый? Учитель?

— Писатель. И не ваш, можете не вспоминать. А спать мне совсем не хочется. К сожалению. Удивительно, что мне и есть давно не хочется тоже. И пить.

— Не думайте о глупостях, — сказал Антарм. — Зачем вам пища при таком активном мысленном движении? Засните! Что значит — не можете?

— Не спится! — со злостью сказал я.

— Хорошо, — протянул Антарм, — давайте я помогу вам.

Он потянул меня за локоть, я опустился на холодную и влажную землю, и мне показалось, что я сросся с ней, стал ее частью. Земля проникла в меня, и я в ужасе начал вырываться из ее объятий, но погружался все глубже, а потом сознание начало рассеиваться, растворяться в камне и песке, я расслабился, вспомнив золотое правило, придуманное, впрочем, для другого случая: если вы не можете избавиться от насильника, то получите хотя бы удовольствие.

Я ждал удовольствия, и я его получил.

Погрузившись в землю, расплывшись в ней не только веществом своего тела, но собственной сутью, перешедшей в суть планеты, я ощутил себя частью мироздания. Планета — я? — изменила орбиту и направилась к звездам. К каким звездам? Да ко всем сразу. Так я чувствовал, поскольку понятие о направлении движения перестало существовать.

Планета неслась не в черноте пространства, как я привык видеть с детства в репортажах с многочисленных космических станций, но в волнах света, будто мячик, брошенный в светлую быструю реку строптивой девочкой Таней из древней, как век, детской считалочки. Планета разрезала свет, он смыкался позади меня, и я понимал, что свет — это не только электромагнитные колебания, хотя и они тоже. Свет оказался куда более широким (а может, глубоким?) понятием. Свет — это способность видеть мир. Но свет — это еще возможность понимать. А возможность понять — это мысль, идея. Именно мыслью и был свет, баюкавший меня.

Была мысль: на Энтубаре вулкан Герего залил лавой полконтинента, и атиндам пришлось направить все силы на обуздание стихии, а сил у них не так уж много, поскольку это первопроходцы, и духовную суть Энтубара, как планеты-личности, они еще познать не успели.

И еще: Ученый Дарис с Оберона (спутника Нептуна? Или это случайное совпадение названий?) сумел доказать теорему Лурии о вторичном слиянии, и это — самое большое достижение прошедшей недели. Но я не знал ни Лурии, ни Дариса, и где находится Оберон я не знал тоже (даже если это действительно был спутник Нептуна, как мне помнилось из школьного курса астрономии).

Никакая мысль не может стать элементом сознания, если к ее восприятию нет подготовки, а я не был готов, и мысль, выраженная светом, разбивалась о меня, протекала сквозь пальцы и рассеивалась как рассыпается песок.

Что мне было с того, что на меня накатила мысль о необходимости вторых ролей в большом спектакле «Мона» — создании коллективного разума трех миллиардов жителей Соти? Я пробился сквозь эту мысль, как сквозь волну прибоя, упустил момент подлинного восприятия и лишь потом задумался. В этом мире есть театр? И что значит — коллективный разум трех миллиардов?