Дмитрий Красько - Примат воли

Фон Везен очень хотел видеть меня свихнувшимся и сильно страдал от того, что я никак не желаю расставаться со своим рассудком. Сам уже далеко не первой свежести, к тому же подорвавший здоровье в военных походах и мирных, но буйных попойках, он отощал, ссутулился, а на последней войне, ко всему, еще и полноса потерял. Тот факт, что я продолжаю приседать, отжиматься и совершать другие доступные мне физические упражнения, повергал его в шок. Психика барона не выдержала – от неконтролируемой агрессии он перешел к неистовому восхищению моей несгибаемой волей.

Выражалось восхищение, правда, достаточно своеобразно – мою цепь удлинили на одно звено, чтобы я мог побольше двигаться, да к обычному рациону добавили яйцо вкрутую и пучок зелени. Ну, и сам фон Везен теперь засиживался у меня подольше, ногами и руками не бил, но рассыпался в комплиментах. Откровенно говоря, довольно жалкое зрелище, наводившее на меня тоску и желание, чтобы визит поскорее закончился.

Такое его состояние длилось лет восемь и сменилось унынием. Для меня это был кошмар – барон приходил ко мне в камеру, тюремщик приносил ему стул, и тот, кто засадил меня в темницу на всю оставшуюся жизнь, мог часами сидеть и смотреть, чем занимается его узник.

А узник не мог в присутствии посторонних заниматься магией, даже теоретической. Фон Везен отнюдь не был тем человеком, при котором хотелось заниматься умствованиями. Не мог я и крыс подманить, чтобы сделать свою баланду более питательной – приходилось оставлять это на потом. Барон сначала удивлялся, отчего это я не набрасываюсь на остывший кипяток с парой кусков вареной репы – ведь от двухразовой кормежки должен испытывать постоянный голод. Но потом он привык.

Единственное, чем я мог позволить себе заниматься в присутствии его унылой милости – это гимнастика. И я занимался. Часами. Все то время, пока он торчал в камере – а происходило это уже раз в неделю. Мое тело покрылось неплохим рельефом мышц, я даже почувствовал, что внутри поигрывает нечто богатырское. Еще бы – семь с половиной лет тренировок.

Фон Везен тоже приметил это. Ему было шестьдесят восемь, и он выглядел дряхлым стариком. Мне, по его расчетам, должно было быть в районе девяноста. А я никак не походил на девяностолетнего. И барон приказал позвать цирюльника, чтобы тот привел мою физиономию в порядок. А именно – сбрил бороду, помыл и постриг волосы.

Когда это было проделано, фон Везен уставился на меня выцветшими глазами и сказал:

– Все, что я о тебе знаю, бродяга, записано в судебной книге. Ты шел из Константинополя, когда мои люди схватили тебя на месте преступления. И ты – единственный, кто не сошел с ума в этой клетке за пятьдесят лет.

– Кто-то один всегда окажется сильнее прочих, владетель, – сказал я.

– Я помню, как ты выглядел, когда предстал перед судом. Сейчас ты не постарел – даже поправился, крепче стал.

– Тюремные крысы весьма питательны.

– Ты победил меня. Я начал об этом догадываться еще лет пятнадцать назад. Кто ты – ангел или демон? Бог? Дьявол?

– Полно, мессир! Никого из них вы не то, чтобы удержать в этих застенках – даже изловить не смогли бы. Я – человек. Просто я хочу прожить очень долго. А здешний климат, кажется, этому способствует.

Фон Везен еще долго разглядывал меня, потом встал и вышел прочь, сопровождаемый обязательным тюремщиком. Так ни слова и не сказав.

Пятиугольник, он же пентагон – символ места. Используется при вызове кого угодно откуда угодно в заданное место. Непонятно, почему, но общедоступен. Вообще, очень интересная вводная. Самая, пожалуй, интересная из всех.

Вызвать можно – кого душа пожелает. Хоть призрак, хоть бронтозавра. Но вызываемый при всем желании не сумеет преодолеть границ пентагона, пока те не будут разрушены. Так что можно, конечно, вызвать и бронтозавра, очертив фигуру площадью в квадратный метр. Только проку от такого звероящера не будет – разве только в смысле гастрономическом. Его туша будет впрессована в заданные пропорции пятиугольника под таким давлением, что получится качественный фарш. Правда, вперемежку со шкурой, кишками и костями. Так что перед вызовом бронтозавра с целью покушать его лучше тщательно отмыть. Потрошить и отделять кости не рекомендуется: через пентагон можно вызывать лишь мыслящие создания, неважно, на каком уровне и какими категориями они мыслят.

Развлекаться повторением вводных можно было сколь угодно долго – их насчитывалось больше сотни. После – второстепенные дополнительные элементы, далее – третьестепенные. Существовали также комбинации чистых вводных и комбинации вводных уточненных. Опять же, комбинации комбинаций, и так далее, до бесконечности. За пятьдесят лет я выучил их настолько хорошо, что стал похож на повара, который может предсказать, какой вкус будет у блюда, едва взглянув на ингредиенты. Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь за всю историю рода человеческого познавал эту магию так же глубоко, как я.

Не знаю, сколько бы еще я просидел в казематах фон Везена, сложись все иначе. Но на следующий день после его визита пришел заплаканный тюремщик и сказал, что барона больше нет с нами. Я слегка поднажал на тюремщика, и тот выложил все, что знал.

Фон Везен, в крайне расстроенных чувствах после свидания со мной, воротился в свой покой, где и свихнулся окончательно. Он порвал зубами всю одежду – собственную, а заодно и жены – и выбросился в окно, предварительно надев доспехи. Внизу располагался ров, плавать барон не умел, латы были тяжелыми. В общем, он сделал то, что так хотели, но не могли сделать его узники.

Мне почему-то показалось, что моя миссия завершена и, когда тюремщик ушел, я покинул тюрьму покойного барона через обратное заклинание с пентагоном, сложив оный из крысиных хвостиков.

Опыт по уплотнению времени я имел колоссальный. Пока Леонид негодовал, разглядывая свои ногти, пока Игрок пытался обжулить сам себя, играя в орлянку, – уж и не знаю, какие ставки он при этом выдумал, – я занимался вводными. И мог делать это еще несколько десятков лет, если бы звук открывающейся двери и легких, почти бестелесных шагов не вернул меня к действительности.

Я открыл глаза и повернулся на бок. Копер. Тащил на себе тело отремонтированного Мудреца. При этом оставаясь почти неслышимым. Удивительное создание. Чтобы не выглядеть невежливым, я сел.

– Не любят на Земле пророков, – весело сообщил большеголовый и сбросил принесенное тело на топчан. – Последнего привязали к пушке и выстрелили – хотели по всему свету развеять. То-то нам с Доктором пришлось повозиться, чтобы его воедино собрать! Слава Великим, до наступления Сроков управились. Пусть полежит, пока действие мертвой воды не закончится.