Евгений Гущин - 15 шаров. Сборник рассказов

Все совпадало. Я осмотрел печать министерства на разрешении, сравнил ее с образцом, просветил водяные знаки. Взял личную карту.

–Прошу, встаньте на весы в правом углу комнаты.

–Что? Зачем? – нахмурился человек.

–Регламент предписывает записать ваш вес, – заученно пробубнил я.

Парень осмотрелся, будто колеблясь, и медленно пошел к весам. Я взглянул на данные в его личной карте, на цифру, появившуюся на экране, и ударил по кнопке охраны. Упала решетка, зазвенела сирена. Прибежавшая охрана утащила сопротивляющегося парня в подсобку.

Расхождение в семь килограмм. Контрабанда или оружие. Вот мерзавец.

–Ваши документы, пожалуйста.

Я тут привык ко всякому. К скандалам, истерикам. К арестам. Мне угрожали пистолетом, брызгали в лицо какой-то дрянью. Один раз разбили окно и забросили внутрь гранату, и я успел мысленно расцеловать сына и жену до синяков, пока не понял, что чека не выдернута.

Всякие террористы и радикалы тоже расплодились в последнее время. На границе часто стреляли. Было страшно работать тут за такие гроши, но постепенно привыкаешь ко всему.

–Пройдите на весы, пожалуйста.

Десять килограмм расхождения.

«Сколько же можно», – подумал я, занося руку над тревожной кнопкой.

И тут услышал судорожный шепот.

–Любые лекарства бесплатно, только пропустите.

Моя рука замерла и медленно опустилась на стол.

Мне не хватало денег на лекарства для сына. Стоять в очереди по карточкам можно было целый месяц. А ему становилось все хуже.

–У меня безобидные лекарства. Да, их отобрали бы. Но там ничего плохого! Помогите мне, а я в долгу не останусь.

Я постучал пальцами по столу. Затем взял его паспорт и кинул в ящик для изъятий.

–Ваш паспорт изымается для более подробной проверки, но все документы действительны. Вот вам виза с печатью, на КПП вас пропустят. В шесть часов вечера ждите меня за пропускной, я выдам вам паспорт.

Я опустил зеленый штамп на бумажку и протянул ее в окошко. Мужчина радостно схватил ее и быстро скрылся.

День стал клониться к вечеру. Бесконечные лица, которых я не запоминал, одни и те же вопросы. Цифры, цифры, графы, фотографии.

Передо мной появилась женщина, с грудным ребенком на руках и мальчиком постарше, тревожно осматривающим колючую проволоку.

–Ваши документы, пожалуйста.

В щель пролез паспорт и два свидетельства о рождении.

–Где разрешение на въезд?

Я устало поднял глаза и увидел, как женщина набрала в грудь воздуха.

–Простите, как вас зовут?

–Служащий номер двадцать семь.

–Нуу… а имя?

–Вам достаточно знать мою служебную идентификацию. Прошу вас максимально оперативно выполнять мои требования. Где разрешение на въезд?

–Уважаемый служащий двадцать семь, – сказала женщина напряженно, покрываясь красными пятнами. – Я вас очень прошу, как человека… Просто умоляю… Наш дом там разбомбили, нам просто некуда идти. Есть только родственники в Плештине. Ради детей, я вас прошу…

–Я не могу пустить вас без разрешения. Есть правила. Вдруг вы шпионка, давите на жалость? Нужен документ.

–Шпи…что? – поперхнулась от сдерживаемых слез женщина. – Да пустите хотя бы их, я останусь тут! Какая я шпионка! Прошу вас!

–Я не могу. Есть правила.

«Во въезде ОТКАЗАНО».

Я протянул ей паспорт с отказом, смотря в сторону. Она не брала долго, и я сидел, как попрошайка, с протянутой рукой. Я потряс бумажкой, и та, наконец, выскользнула.

Я посидел, глядя недвижимо в старый, в махрушках и потертостях стол. Поковырял ногтем поверхность. Почти с радостью поднял глаза на следующего человека.

Все нормально. Есть правила. Их нужно соблюдать. Я не должен был помогать этим людям.

Они для меня чужие. И я для них – чужой.

Скорее бы конец смены.

–Ваши документы, пожалуйста.

1812

Ночь была тихая и необычайно звёздная. Егор лежал, облокотившись на бруствер, и смотрел на небо. Спать совсем не хотелось. Было то странное состояние, когда в голове нет ни единой мысли. Порой по полю стелился уже осенний ветерок, но здесь, за укрытием, было не холодно. Егор чувствовал полную безмятежность. Крепко обхватив себя руками и собрав складки одежды так, чтобы было потеплее, он ощутил приятную свежесть чистого парадного белья. Последний раз он надевал его, когда выдавал замуж дочь. Егор не ощущал себя. Вокруг только редкий шёпот товарищей, далёкий топот кавалерийского разъезда и шелест листвы. И бесконечный небосвод до горизонта… Особые мгновенья. Егор понимал, что его жизнь ничего не значит. Ничтожность по сравнению с титанической глубиной.

И он был прав. В наступающем дне уже не было места жизни тысячам таких как он.

Забрезжил далёкий рассвет. Звёзды уже помутнели, где-то за лесом заалела тонкая розовая полоса. Егор потянулся, встал и выглянул из-за бруствера. Из сумерек уже проступали очертания далёких верхушек деревьев, освещенных блеклым светом. По полю стелился туман. Воздух был по осеннему чист и свеж. Егор глубоко вздохнул.

Глухие разрывы и удары послышались за перелеском слева. Позади уже суетились люди. Кто-то ещё крепко спал, кто-то, полуоблоктившись, протирал глаза, кто-то разминался и нервно проверял оружие. Метрах в пятидесяти в направлении деревеньки Бородино проскакал на резвом коне гусар в офицерской форме. Ротный командир прибежал из-за соседнего редута, прочистил охрипшее горло и громко поторопил всех. На ходу оправляясь и отряхиваясь, отряд построился для защиты позиций.

Небо уже было кроваво-красным. Лес впереди был наполовину охвачен золотым сиянием. Артиллерия всё грохотала, откуда-то справа послышались уже наши пушечные выстрелы. Всё вокруг шевелилось, двигалось, блестели лафеты пушек и наконечники знамён. Кто-то хрипло матерился, командиры спокойно зачитывали получаемые приказы, позади слышался топот десятков лошадей.

Противник появился из тумана, резко и неожиданно. Сине-бело-красные знамёна, броская синяя форма. Они бежали прямо на укрепления, уверенно и быстро. Впереди всех скакал с оголённой саблей и что-то кричащий по-французски молодой офицер. Послышались команды и хлопки выстрелов, обзор заволокло дымом. Все молча и сосредоточенно делали отработанные движения. Егор тоже выстрелил и начал перезаряжать ружьё. Послышалась трескотня впереди, и вдруг вокруг зажужжало, засвистело, справа послышался шлепок, вскрик, хрип, кто-то упал, полетела земля и щепки деревянного бруствера.. Егор уже ни о чём не думал, он судорожно забивал шомполом пулю. Пороховой дым вперед немного рассеялся, и он увидел, что французы уже ворвались на бруствер. Они были в двадцати шагах и неслись в рукопашную. Вскинув ружьё, он выстрелил прямо в грудь ближайшего к нему врага, которого, как куклу откинуло назад. Это было последнее, что он помнил. Потом начался ад. Французы ворвались в порядки русских войск, завязался штыковой бой. Кричащие от бешенства массы столкнулись с яростной ненавистью. Они напирали друг на друга, кололи, резали, забивали. Обычные люди, в обычной обстановке с улыбками пожавшие бы друг другу руки, что-нибудь обсудившие бы, даже не зная языка… На Егора нёсся мужчина лет тридцати, с сильным, волевым лицом. На шее болтался выпавший крест. Глаза были налиты кровью, рот искажён в яростном крике, штык занесён над головой… Они были примерно одного возраста. Наверное, у него тоже была дочь. Он был очень силён, похоже, и просто снёс бы не успевшего перехватить ружьё Егора, но в последний момент его задел полетевший кубарем товарищ, которого оттолкнули слева. Егор бросился на него и несколько раз воткнул штык, в плечо, в шею, в голову. Брызнула кровь, француз неуклюже остался лежать в позе, в которой пытался защититься. Одурев от произошедшего, слыша повсюду яростные крики, визг, он бросился на следующего врага. Рядом на траве лежал и неуклюже размазывал слёзы по лицу молодой солдат с распоротым животом. Где-то рядом разорвалось ядро, затем второе. Послышался звук трубы, и французы, прикрывая друг друга, побежали назад.