Игорь Сотников - Журналист в кармане. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика – 4

Клава, слушая с открытым ртом всю эту духовную отповедь Михаила, с патетическими вкраплениями, сразу и не нашёлся, что на это всё сказать. И только подошедший к столику официант, подсказавший Михаилу, что со своим в их ресторане не разрешают приходить, привёл его в чувства. Правда только после того, как Михаил, убирая обратно бутылку, расплылся в улыбке и, кивнув в сторону официанта, сказал. – А вот он окончательно закостенел в своих жизненных штампах, и его уж точно не переубедишь.

– А ты считаешь, что тебе меня удалось переубедить? – вопросил Клава.

– А разве нет? – усмехнулся Михаил.

– Возможно, но не окончательно. Всё-таки этого одного примера будет недостаточно, чтобы передоверить взгляды человека. – Сказал Клава.

– Если только это не знамение. – Контр аргументировал Михаил, и добавил. – Правда, кому ни попади оно не представляется, а в случае положительного результата, то его ещё нужно распознать и принять за это знаковое руководство к действиям. Но я не пророк и не тот, кто ещё ближе к сущему. И если тебе нужны ещё примеры, то ты их получишь. – Говорит Михаил и начинает осматриваться по сторонам, а вернее вглядываться в ту самую сторону, где столик заняла интересующая их пара.

– Но это в своё и нужное время, – говорит Михаил, – да и сейчас это не столь важно, и не нужно, когда мы сюда по другому поводу пришли. – Заявляет Михаил, кивая в сторону знакового стола. Клава переводит туда взгляд и видит, что девушка отвлеклась от своего молодого человека на телефон, на этот бич времени, и вроде как собирается его покинуть, чтобы потратить это бесценное время встречи на эти глупые по большому счёту разговоры по телефону.

– И что? – тихо задаётся вопросом Клава, не сводя своего взгляда с девушки, и в самом деле выдвинувшейся из-за стола в сторону технического характера помещений, типа туалета.

– Хочешь историю, – ответил Михаил, – собирай факты.

– Как? – с долей недоумения спросил Клава.

– Пройти за ней, и послушай то, о чём она говорит. – Как само собой разумеющееся говорит Михаил, вызывая огонь глаз Клавы на себя.

– Ну а если журналистика тебя не устраивает, то можешь записаться в беллетристы и начать прямо отсюда предаваться домыслам и своим фантазиям. – Михаил мгновенно отреагировал на этот взгляд Клавы. Клава же ещё посмотрел на Михаила, да и собрался следовать за девушкой. – Постой. – Ухватив Клаву за руку, удержал его Михаил. – Это тебе поможет. Так сказать, для храбрости. – Пододвигая на половину стола Клавы на глазок стальную рюмку, на подобие тех, которые входят в набор настоящего рыбака или охотника, сказал Михаил.

А Клава косится на содержимое рюмки, которое и по цвету не разберёшь, что это, а уж что насчёт состава, то тут что угодно может быть, и хочет спросить Михаила, что там и не решается. А Михаил, видя всё это, только ухмыляется и можно сказать, что наслаждается моментом. Типа, ну, посмотрим, что ты на самом деле из себя стоишь. И если поинтересуешься у меня, что там, то всё о тебе ясно, трус несчастный, а вот если сразу выпьешь, то это другое дело. А вот третьего варианта с отказом, не было предусмотрено. И обо всём этом на этот раз достаточно достоверно догадывается Клава, от себя добавив, что Михаил ещё поржёт, сказав, что там молоко. А если не веришь, то попробуй.

– А ведь он меня с той же бутылкой коньяка перехитрил. – Вдруг догадался Клава. – Не знаю, что сейчас в ней, но тогда в кафе, там точно был коньяк. Я же его пробовал. – Клава языком попытался вспомнить те вкусовые ощущения от употребления ранее налитого ему Михаилом, и почему-то ему ничего не припомнилось. – Странно всё это. – Рассудил Клава и автоматически потянулся рукой к рюмке. А как только она была им ухвачена, то времени уже на дальнейшие раздумья и просьбы лимончика не было. Михаил ему под руку проговорил: «Давай мигом, пока не заметили», и Клава и сам не заметил, как заглотнул эту рюмку странной консистенции жидкости.

– Точно, какая-то дрянь из домашних рецептов. – В голову Клавы сначала ударила эта мысль, а затем по нему прошла ударная волна, вызванная растворимостью им выпитого в желудке. Отчего у него даже на мгновение в глазах потемнело, ноги в слабости подсели, и он сильно захотел обратно вернуться на стул, чтобы пересидеть это головное затмение и ураган нахлынувших на него чувств. Но куда там, когда за столом сидит Михаил, и он отгоняет его, заявляя: Иди уже.

И Клаве ничего не остаётся делать, как отправиться в путь, двигаясь при этом почти что на ощупь, без всякого разумного соображения, опираясь, можно сказать, только на воображение (бывает и так), где стоящая перед тобой картинка мира сузилась до узкого окна горизонта событий бинокля.

Когда же Клава скрылся в коридоре, ведущем во внутренние интерьеры рестораны, где вполне разумно мог бы быть помещён и туалет, то Михаил перевёл своё внимание на молодого человека в униформе, подозвал его и, сделав заказ, наконец-то, обнаружил себя чуть ли не у стола того самого молодого человека, кто и сам в его сторону вдруг загляделся.

О чём вёлся между ними разговор доподлинно неизвестно, а всё потому, что всё наше внимание было сосредоточено на Клаве, кто, сейчас прислушиваясь ко всякому шуму и каждому своему шагу, крался вдоль коридора (он немного приспособился к себе и к своему необычному состоянию, правда при этом не забывая от него ожидать всякого). И так до тех пор, пока он не добрался до туалетной комнаты, которых, к его сожалению, оказалось две. И их было не просто две, а они были разделены гендерной принадлежностью. А это значило то, что ему на легальных основаниях никак нельзя было проникнуть внутрь женского отделения и тем самым продвинуться дальше в своём расследовании по горячим следам трагического пути этой влюблённой пары (почему трагической, а не с хеппи-ендным финалом, то такие сейчас журналисты, для которых только трагизм ситуации служит благотворной основой для продвижения своих статей).

И Клава, уткнувшись в табличку на дверях туалета, в эту тупиковую для себя ситуацию, собрался уже было сдаться, – и он даже повернулся лицом в обратную сторону, – но тут он увидел перед собой ухмыляющуюся физиономию Михаила, заявляющего ему с удовольствием: «Что, с дрейфил. Впрочем, я ничего другого от тебя, подкидыш, и не ожидал», и это его вернуло обратно. Правда, ещё неокончательно, а только до всё той же таблички с дверей, смотрящей на него глазами дамы, выполненной в чёрно-белом стилистическом виде. И эта дама как будто Клаву спрашивала: «И что мы тут стоим, не давая никому прохода. А сюда, между прочим, приходят не на пустой желудок, а когда этого требует твоё естество и возможно что, крайняя необходимость. Так что соображайте скорее, и заходите сюда, или освобождайте собой проход».