Алекс Вурхисс - Désenchantée: [Dé]génération

– Мы перебросили тосканской группировке столько, сколько смогли, – ответил Курт. – Даже полсотни «Леопардов» и столько же «Палладинов». Но над тосканцами на фланге висит третий корпус французов, и если они ударят, боюсь, тем придется уйти в глухую оборону. Они запросили побольше ПВО…

– Хорошо, – сказал Райхсфюрер, – а мы как-то им можем помочь?

– Есть два варианта, – сказал Курт, – но оба с закавыками. Можно было бы перебросить что-то из частей Райхсмаршала, если тому удастся быстро взять Данциг или достичь серьезных успехов на люблинском направлении. В оба города бар… простите, Польская армия вцепилась зубами, но первое реальнее, чем второе – Маннелинг, после потери ног, готов город снести к чертовой матери, но добыть нам польские ключи от моря. Но перебрасывать тяжелую технику с севера – та еще морока, дороги в генерал-губернаторстве, сами понимаете, какие, после того, как там райхсверовцы прошли.

Эрих задумчиво потер подбородок. София-Шарлотта, пользуясь тем, что Райхсфюрер отвлекся, передними лапами забралась на стол и обнюхивала забытую Брунгильдой плошку из-под фрикаделек.

– Откуда проще всего перебросить войска? – спросил Эрих, не обращая внимания на предосудительное поведение «райхсканцлера фон Вильмерсдорф». – И как быстро мы сможем это сделать?

– Лучше всего, конечно, из центра, – ответил Курт. – Чуть дальше, но инфраструктура на центральном направлении лучше. Но для этого надо полностью остановить наступление…

– Курт, – перебил его Райхсканцлер, – Вы говорите мне очевидные вещи. Если я задал вопрос, значит, мне нужен ответ. Без рассуждений о том, что для этого нужно сделать. Сколько времени займет переброска, скажем, танковой и артиллерийской бригады и корпуса фольксгренадеров?

– Без использования авиации? – спросил Курт. Райхсфюрер кивнул. – Семь – десять дней. Разрешите вопрос.

– Не разрешаю, – оборвал его Эрих. – Так, кстати, а что у нас с авиацией?

* * *

Закончив переговоры с Куртом, Райхсфюрер вызвал Брунгильду.

– Обед будет готов через… – начала та.

– Можете не торопиться, – остановил ее Эрих, – передайте на кухню, пусть приготовят еще одну порцию. Запросите у представительства ООН в Берлине диету дона де Мистуры и пусть приготовят что-то из нее. И свяжитесь со стариком: скажите, что я хочу с ним отобедать.

– Так точно, – ответила Брунгильда. Эрих задумчиво посмотрел на Софью-Шарлоту, с недовольным видом лежащую на своем креслице. Увидев, что хозяин смотрит, собака перевернулась пузичком кверху. Сверкнул металл – из этого положения было видно, что одна из лап собаки – киберпротез хорошего качества.

– Оба мы с тобой инвалиды, Соня, – сказал Эрих, машинально почесывая пузичко собаки. – Что-то теряешь, что-то находишь. Три ядерных фугаса, чтоб они их себе в задницу запихали, и нажали красную кнопку.

Затем, словно спохватившись, опять запустил руку под стол. Над столом, в виде голограммы, появился Курт.

– Подготовьте мне защищенную линию с Райхсмаршалом, – сказал Эрих, – к 17:00. Это раз. Второе – прикажите, чтобы на нашТейгель подогнали Mercedes-Benz 770K, о котором я говорил. Поручите это герру Порше.

– Так точно! – ответил Курт. Райхсфюрер глянул на него примерно так, как до того смотрел на Софию-Шарлотту:

– Курт, я очень ценю Ваш профессионализм и преданность, – сказал Эрих. – После того, как я закончу разговор с Райхсмаршалом, поезжайте домой и хорошенько отдохните, насколько сможете. Следующая неделя будет тяжелой.

– Разрешите вопрос? – сказал Курт. Райхсфюрер кивнул. – У нас вообще бывают легкие недели?

– Не замечал, – улыбнулся Эрих. – Хорошо, не смею Вас задерживать. Работайте.

* * *

Зал приемов Фридриха Великого изначально был не очень уютным – длинное и широкое помещение с низкими сводами, возможно, действительно неплохо подходило для приемов, но его пустота и тяжелый свод с лепниной неприятно давили на психику. Теперь зал использовался по прямому назначению, для официальных приемов, но часть его, прилегающая к покоям, которые Эрих без лишней скромности объявил своими, была отделена от остального зала. Здесь, в оконной нише, стоял небольшой обеденный стол, разместиться за которым могли от силы два-три человека. Чаще всего, Эрих обедал здесь один, но иногда приглашал кого-то для конфиденциальной беседы – это место и прилегающие к нему «покои» было защищено от любой прослушки.

Пока де Мистура не пришел, Эрих в компании нетерпеливо наблюдавшей за сервировавшими стол пронумерованными Софии-Шарлотты, коротал время в кресле у камина, куря сигару (все те же «Ромео и Джульетта») и лениво листая свежий номер «Орднунг-Фроляйн». Первоначально Райхсфюрер хотел полностью «зачистить» прессу на бумажных носителях, поскольку выпуск бумаги в Нойерайхе в условиях санкционной блокады пришлось сокращать, к тому же, «бумажная» пресса, по мнению Эриха, была вчерашним днем, если не позавчерашним. Но за глянцевые журналы вступилась Магда Шмидт, и вступилась талантливо:

– Мой фюрер, – говорила она, – сотни тысяч немок привыкли к глянцу. Это плохо, но это и хорошо – если раньше журналы размягчали им мозги, то теперь мы превратим их в наше орудие для постановки этих мозгов на место. Под нашим контролем то, что одурманивало, может послужить к исцелению. Вы ведь сами говорили, что орднунг-менш не стоит травмировать резкими переменами, правильно я Вас понимаю?

Эриху пришлось согласиться, но число журналов все равно подсократили. Магда оказалась просто гением, и, листая «Орднунг-Фроляйн», Райхсфюрер в который раз с удовольствием это отметил. Внешне журнал почти не изменился, а вот содержание статей местами развернулось чуть ли не на сто восемьдесят градусов, но информация до читательниц доносилась тактично, спокойно, умиротворяюще….

«Похоже на мягкий гипноз», – подумал Эрих.

Его привлекла фотография девушки в простеньком платье (в женской моде Эрих не разбирался совсем, потому не знал, как описать это платье – легкое, розовое, с коротким рукавом – оно показалось ему каким-то детским), поверх которого был надет белый кружевной фартучек. Волосы девушки были уложены в два красивых «бублика», как у принцесс с рисунков эпохи Возрождения.

Эриха поразил ее взгляд – девушка смотрела в камеру так, словно фотограф собирался ее расстрелять, но не со страхом, а, скорее, с какой-то обреченностью. В этом образе было что-то трогательное, что-то пробуждающее сочувствие.

«Хороший образ», – подумал Эрих. – «Надо будет поговорить с Магдой, может, его можно как-то использовать в пропаганде, например, молодежного движения. Для юных унтергебен-менш, желающих вступить на стезю…хм… интересно, кто это?»