Рафаэль Гругман - Запретная любовь. Forbidden Love

Детектив близко наклонился к лицу, мешая дышать.

– Маркус, вы меня слышите?

– Который час? – почуял я собственный голос, слабый и невнятный. – Где я?

– Не волнуйтесь, – детектив доброжелательно улыбнулся, положил руку поверх одеяла на грудь, и сладким голосом подбодрил: – Вы в безопасности.

– Ему нельзя волноваться, – предупредил врач. – Возникнет рецидив.

– Пару невинных вопросов, – ответил детектив и, приторно улыбаясь, обратился ко мне. – Как вы себя чувствуете? Вы способны отвечать на вопросы?

Я кивнул головой. Туман рассеялся окончательно. Из него выплыло полное, гладковыбритое лицо, склонившегося надо мной мужчины, заговорившего елейным голосом.

– Я специальный агент ФБР, координирующий расследование гибели Джейкоба Стайна. Вам незачем волноваться, – утешил фэбээровец, уловив мелькнувшую на лице тень ужаса. – Никто к вам не притрагивался. Прошу прощения за эмоциональность прежнего следователя. Вы должны понять его чувства, он много лет проработал с Джейкобом, он его ученик, старался быстро найти преступника. Ведь все улики работают против вас, не так ли?

– Да, – уныло подтвердил я.

– Вот видите, – обрадовался специальный агент, – вы тоже со мной согласны, хотя ПОКА нет доказательств, что именно вы подменили таблетки.

«Скорей бы кошмар закончился. Даже если вы заставите меня подписать признание, я невиновен. Где, чёрт возьми, хвалёная презумпция невиновности?» – мысли, стучавшиеся изнутри головной коробки, капельками пота проступили на лбу, позволив фэбээровцу с ними ознакомиться.

– При отсутствии стопроцентных улик, мы обязаны выпустить вас на свободу. Но давайте порассуждаем вместе. Если не вы, то кто мог подложить лошадрин? Когда? Какие у злоумышленника мотивы? У вас есть ответы на эти вопросы?

– Не задумывался. Сам бы хотел знать.

Фэбээровец покачал головой и сочувственно подытожил.

– Вам будет трудно убедить присяжных в своей невиновности.

– Я невиновен.

– Пусть подтвердит суд, – фэбээровец на секунду замолк, недовольно сжал губы, а затем решительно заявил. – На этом и остановимся. Звоните, если что-нибудь вспомните. – Он оставил на прикроватной тумбочке визитную карточку, вежливо попрощался и в сопровождении врача покинул палату.

Через минуту в палату ворвался Энтони, взлохмаченный и жизнерадостный. Не обращая внимания на моё состояние, адвокат затараторил:

– Твоё освобождение у меня на руках. Американский суд – зеркало справедливости и законности. Ты не должен оправдываться. Обязанность следствия найти не косвенные, а прямые улики, доказывающие твою вину. Дождёмся результатов расследования. После этого потребуем через суд компенсировать моральный ущерб.

– Меня пытали, – пожаловался я слабым голосом. – Стращали групповым изнасилованием.

– Следователи распоясались, – возмутился Энтони. – Обрадовались заявлению вице-президента, что ограничения на методы ведения допросов не распространяются на лиц, подозреваемых в терроризме.

– Я не террорист.

– Именно поэтому завтра я подам жалобу прокурору.

Вошли врач с медбратом. Убедившись, что сердце пациента функционирует без видимых сбоев, врач снял капельницу и сообщил, что я у него залежался.

Вскоре зашёл другой медбрат, принёс одежду и стандартный набор бумаг, вручаемых больному перед выпиской. Некоторые пришлось подписать. Я оделся и в сопровождении Энтони вышел на улицу. Настроение, несмотря на освобождение, безрадостное. К вопросам следователя добавилось ещё два – моих. С какой целью Питер настоятельно советовал признаться в интимной близости с Джейкобом, и насколько Лиза посвящена в трагические события, связанные со мной и её отцом?

Энтони, обратив внимание на мой удручённый вид, поспешил развеять грустные думы, похлопал дружески по плечу и с циничностью, свойственной манхэттенским адвокатам, обнадёжил.

– Выбрось дурные мысли из головы и не паникуй преждевременно. Пока ты платежеспособен и у тебя есть хороший адвокат, – с гордостью он указал на себя пальцем, – жизнь прекрасна.

У судебных репортёров хлеб щедро намазан маслом. А у государственных журналистов хлеб щедро намазан маслом с обеих сторон. Благодаря им информация об аресте Роберта Маркуса, подозреваемого в умышленном убийстве бывшего офицера полиции, вошла в каждый дом.

История гомо сапиенс состоит из баек, легенд, притч и придуманных новостей. Какие-то, едва родившись, через час умерли, не успев оказаться в папирусах, какие-то прожили десятилетия, и даже столетия, закрепились в электронных архивах, и всё же стёрлись из памяти человечества, а какие-то стали катехизисом, Библией, неприкасаемой Священной коровой. Они выбиты в камне египетских пирамид, прописаны на несгораемой бумаге и закодированы в световых сигналах небесных светил. Вошедшие в школьные учебники, охраняются законом о фальсификации истории. Пять лет тюремного заключения получил профессор Стэндфордского университета, подвергший сомнению неопровержимый исторический факт: Христофор Колумб – первый человек, вышедший в открытый космос, и ступивший на поверхность Луны. По версии лжеучёного, космополита и предателя Родины, им был русский майор, Юрий Гагарин.

Архивы засекречены, научные дискуссии не проводятся, и трудно установить, что и как было на самом деле. Но теперь и я стал жертвой государственных журналистов. В бассейн фальсифицированной истории, в котором фальшивые новости чувствуют себя вольготно, бросили Роберта Маркуса, не удосужившись привязать к его ногам груз.

Фантазии государственных журналистов, блогеров, парламентариев и служителей культа не ведают границ. Я многое узнал о себе в эти дни. Оказывается, прежде чем убить Джейкоба Стайна, недочеловек обманом пристегнул его наручниками к спинке кровати – якобы это был элемент любовной игры – и принудил к вагинальному сексу с женщиной. Назывались разные имена. Кто-то заявил, что второсортный мужчина обладает даром вызывать дух дьявольских женщин: принцессы Дианы, Мэрилин Монро, Клеопатры, Нефертити, Инессы Арманд и Хиллари Клинтон. Тут же нашёлся свидетель, утверждавший, что второсортный мужчина способен переносить во времени и пространстве их физические тела, и что он заставил старика по очереди, а затем и одновременно, упражняться с ними в любви. Старик умолял о пощаде. Недочеловека его мольбы лишь раззадорили. В какой-то момент сердце старика не выдержало моральных пыток и разорвалось, кровью забрызгав стены до потолка. Писали, что Джейкоб Стайн сочинял втайне стихи, и безвременно ушедшему супругу, Чан Ли, умирая посвятил четверостишие, кровью начеркав на стене: