Игорь Самойлов - Врата небесные. Архивы Логри. Том I

Насколько проще было бы, если бы я был хоть буддистом! Там же все есть только иллюзия, майя, и понять это – значит получить просветление.

Наше «Я» есть иллюзия, и самое тяжелое во всех буддийских практиках – на что, в общем, все они и направлены – осознание этого. Что нет никакого «Я». Нет никакой личности. А если ничего этого нет, то нет и повода волноваться. За что тогда волноваться-то? За что переживать? За что бояться? За иллюзию?..

Так я пытался отвлечься и не думать о том ужасе, который только что пережил. Получалось плохо. Да что там… Никак не получалось. Были только запредельный страх, не стихающий всепоглощающий ужас и абсолютное непонимание того, как с этим бороться. И как с этим жить.

Как известно, всякое новое дело с чего-то начинается. Или с кого-то. Я начал со Створкина. Что ни говори, а именно появление этого человека в моей жизни как-то слишком уж подозрительно совпало со всей остальной небывальщиной.

Его милый особнячок встретил меня свежеподстриженными газонами и клумбами с огромными распустившимися ромашками. Дверь во двор была чуть приоткрыта. Я вошел, прикрыл калитку и остановился как вкопанный. На крыльце перед домом сидел огромный мохнатый зверь, похожий на рысь, и молча наблюдал за мной.

Пару минут мы с ним пристально разглядывали друг друга, потом он фыркнул, встал и повернулся к двери, которая тут же открылась. На крыльцо вышел Петр Иннокентьевич Створкин.

На нем был длинный темно-бордовый и очень плотный шелковый халат в китайском стиле. Под халатом виднелась ослепительной белизны сорочка с высоким воротником.

Из-под подола халата выглядывали синие шаровары. На ногах были домашние мягкие бархатные тапочки с острыми, задранными вверх носками. Ну я же говорю – харизма!

– А мы вас ждали, – весело улыбаясь, сказал Створкин. – Мы?

– Ну вы ведь познакомились уже с Ронином. Не так ли, Рони? – спросил Петр Иннокентьевич, обращаясь к своему невероятному зверю. Тот повернул свою голову ко мне, потом обратно к Створкину, фыркнул и исчез в доме.

– У меня такое ощущение, что в последнее время все от меня чего-то ждут, – устало сказал я. – Уж извините за грубость. А что это за зверь такой, кстати? Никогда не видел таких. На рысь похож, но вроде не рысь.

– Скажем так, это особенная рысь. Я-то вообще к нему отношусь не как к животному. Это мой надежный друг. Впрочем, вы и сами все увидите. А ваш прогресс впечатляет. В прошлый визит вы его даже не заметили, хотя он все время был рядом с нами.

– Знаете, Петр Иннокентьевич, после вчерашнего дня, а особенно вечера, я готов спокойно отнестись ко всему, что вы скажете. Даже если вдруг поведаете, что вы пришелец с Марса.

– Понимаю, – похлопывая меня по плечу, проникновенно сказал Створкин, закрывая дверь. – Ваш чай готов. Милости прошу, сударь.

Звякнул несколько раз знакомый колокольчик. Его хрустальный голос действовал умиротворяюще, словно журчал где-то небольшой, но быстрый и звонкий ручеек.

– Вижу, у вас была непростая ночь, – глядя на мое разбитое лицо, посочувствовал Створкин.

Мы поднялись к нему в кабинет, где все было точно так же, как и в мой первый визит. На столике стоял самовар. В двух чашках был налит чай, аромат которого мне был уже знаком. Меня вдруг посетило чувство, словно я вернулся куда-то в давно знакомое, понятное и любимое место. Что-то домашнее было в этой старой, почти антикварной мебели, в этих солидных книжных шкафах, полных толстенных фолиантов.

Я пил чай, наслаждаясь каждым глотком. Видимо, у этого настоя был какой-то седативный эффект. После двух чашек я уже мог связно и спокойно говорить. Я рассказал Створкину о встрече с Эдельвейс и вообще обо всех событиях, так или иначе выпадающих из привычного хода моей жизни. Особенно тягостным был рассказ о прошедшей ночи, что, впрочем, было вполне объяснимо.

Леденящий ужас, спутник ночных событий, лишь чуть-чуть отступил, но в сознании все еще стояли и сладковатый привкус крови на губах, и голос, и пережитый кошмар. Все было рядом, как и невидимые «они». Створкин слушал очень внимательно, не перебивая, изредка покачивая головой.

– Петр Иннокентьевич, в прошлый раз вы сказали, что знаете, что со мной происходит. Каюсь, я не готов был слушать тогда. Но сейчас… Что же все это значит? И почему я?

Створкин помолчал некоторое время, пристально всматриваясь в мое лицо. Потом налил мне еще чаю и задумчиво сказал:

– Жизнь – сложный и тугой узел зачастую невероятных, но возможных событий, даже взаимоисключающих вероятностей – уж позвольте и мне выразиться несколько туманно. На ваш вопрос, что происходит, я бы ответил так: происходит жизнь. Здесь и сейчас. И не всегда события этой сложной жизни понятны и объяснимы вот так запросто, как вы, вероятно, хотите. Да и вам ли не знать, как сильно объяснение зависит от точек зрения объясняющих. В этом и сложность. Неспроста в христианской традиции дар рассуждения, то есть четкого различения добра и зла, понимания сути происходящего, считается ценнейшим и высочайшим из даров, посылаемых человеку Богом.

Створкин помолчал еще немного, словно давая мне возможность осмыслить сказанное, и с мягкой улыбкой продолжил:

– Вот вы говорите, что готовы меня слушать. Но готовы ли вы мне доверять? Принять то, что я говорю, как искреннее и честное суждение человека много более опытного, хоть и малознакомого. Или же вы будете тщательно и критически оценивать каждое мое слово, сопоставлять его со словами других, находить неизбежно несоответствия, делать выводы, подозревать, мучиться необходимостью принятия чьей-то стороны, необходимостью делать выбор…

Мне было в определенном смысле гораздо проще. Я встретился с Эдельвейс, когда мне было четыре года. Я практически вырос в том мире, который только открывается вам. То, что случилось с вами, – это само по себе необычно. Но… любое решение Принцессы имеет веские основания. В этом я убеждался неоднократно.

Я вам говорил о двенадцати мирах. В некоторых книгах они называются скрытыми, а иногда – потерянными королевствами или царствами, если угодно. Семь из них – миры ангельские. Это значит, что они были созданы и управляются ангелами, точнее – семью архангелами. Но тут надо помнить, что и ангелы – только посланники, служащие исполнителями тайного Домостроительства.

Есть четыре мира, управляемых святыми. Предание говорит, что это были люди, настолько сильно пламенеющие любовью к Богу и людям, что Господь дал им власть и силу создать свои миры и установить связь между этими мирами и миром нашим, земным, который когда-то сотворил Господь. Миром, в котором один из ангелов, предавший Бога и ниспавший с неба, исказил первоначальный образ Земли как рая.