Екатерина Перонн - С.О.Н.

Там, на последних страницах, тех самых, что я никому и никогда не показываю, есть ответ. Доказательство целостности моего, возможно, недалекого, но здравого ума. Рьяно листаю к концу, неуклюже мну бумагу дрожащими пальцами и, наконец отыскав портрет, замираю. Миллион карандашных штрихов, детальная прорисовка всех морщинок, каждого блика и широкой улыбки. С исчерканной моими стараниями страницы на меня смотрит Поль. Мой Поль.

Вскакиваю с мягкого пуфа, долбанувшись как следует коленкой об угол стола. Кружусь по комнате, словно коршун, выискивающий жертву. Кровать, тумбочка, дверь, шкаф, окно, бюро, пуфы, телевизор, еще одна дверь, снова кровать…

Он существует, я его видела сегодня в ресторане. В реальном мире. Тот, которого я любила всю жизнь, оказался не плодом воображения и не забытым воспоминанием. Его зовут Поль, ему тридцать лет, и он живет в Париже.

Нарезав кругов двадцать, плюхаюсь на пол, рядом с безликим чемоданом. Отбрасываю наушники, из-за внутренних терзаний я совершенно не слышу музыки, поэтому нет смысла царапать барабанные перепонки. Обнимаю голову руками, закусываю нижнюю губу.

А еще Поль женится. На Маргарите. В субботу.

– О-о-ох, это невыносимо! – кричу я своему отражению в зеркальной панели шкафа.

Вскочив на ноги с таким пылом, что низ спины протестующе взрывается от незапланированной физкультуры, бегу в ванную и изо всех сил хлопаю дверью. Лучше смыть зарождающуюся истерику теплой водой, чем рыдать, уткнувшись носом в пахнущий чужими ногами и жизнями серый ковролин.

Долго стою под душем, отдаваясь во власть горячих струек воды. Смываю тушь прямо мылом (Наташа бы выцарапала мне глаза, если бы узнала). Жаль, что смыть то, что я сегодня увидела, мылом не получится. Даже серная кислота не поможет.

Чищу зубы, затем отыскиваю в рюкзаке маленькие желтые таблетки валерианы и закидываю в рот штук пять. Это чтобы перестать бесноваться и кружить по маленькой комнате, как по футбольному стадиону. Долго и тщательно сушу и расчесываю свои потемневшие от влаги русые волосы. Дабы не корить себя за пренебрежение к моему новому гардеробу, со щелчком закрываю чемодан с помятыми одеждами.

С глаз долой – из сердца вон. Жаль, что к Полю с Марго это неприменимо.

Моя удобная хлопковая пижама осталась в далекой Сибири, поэтому приходится пялить на себя скользящий шелковый комплект. Наташа продумала каждую деталь моего нового, французского стиля. Но скажите мне, пожалуйста, кто будет смотреть, в чем я сплю по ночам? Или она рассчитывала, что кто-то все же будет? «Славе, наверное, понравилось бы, – нервно подтверждает мои сомнения внутренний голос. – Она, возможно, для него и выбирала».

Я даже возмущаться не могу: валерьянка-таки подействовала и унесла сильные эмоции в небытие. Если Таша действительно думает, что я покажусь Славе в черной шелковой пижаме с красными ажурными цветами, то она заблуждается сильнее, чем Козьма Индикоплов. А тот, как известно, писал в своей топографии, что Земля плоская.

Читая первый попавшийся французский журнал, я из последних сил борюсь со сном. Тем не менее, на статье о том, что нельзя делать во время первого свидания, мои глаза предательски закрываются, и голова постыдно падает на подушку.

Снова вижу Его. Кошмар, преследующий меня последние пять лет, кажется до боли реальным. Но в этот раз я заставляю себя по-настоящему бороться. Если не остановиться и побежать дальше, то и Поль (как странно, у Ангела теперь есть имя) проскочит этот коварный перекресток. Не в воспоминании, конечно, но хотя бы во сне.

Ноги, однако, привычно врастают в асфальт: тело парализует, и я вижу, как мужчина моей, возможно, прошлой жизни выбегает из-за угла.

НЕТ! ТАМ МАШИНА! ОНА ТЕБЯ УБЬЕТ!

Я как будто и кричу, но Ангел не слышит моих воплей. Я пытаюсь замахать руками, заплакать, сделать хоть что-то. Хотя бы проснуться.

В какой-то момент, упав с кровати и запутавшись в улетевшем со мной одеяле, я почти вырываюсь в реальность. Но солнечный свет вдруг освещает подушку, которую я почему-то прижимаю к груди, и я понимаю, что все еще стою на зловещем перекрестке. Безразличный к моим манипуляциям, Ангел делает шаг, и в который раз мои уши закладывает от визга тормозов.

НЕ-Е-Е-ЕТ!

Прихожу в себя медленно, толчками, осознавая, что все еще держу в руках ненужную подушку. Комната кажется совершенно незнакомой, я испуганно отбрасываю свою ношу к поверженному одеялу, скомканному на полу.

Затем мозг решает все же вспомнить о месте моего нахождения: осоловело осматриваю прикроватную тумбочку.

Мобильный с готовностью показывает время. 4.29. Вдруг отдаю себе отчет, что в комнате уже минут пять как визгливо тренькает гостиничный телефон. Удивленная и растерянная, снимаю тяжелую трубку.

– Мадемуазель Светикова?

– Да, – я удивляюсь хриплости моего голоса.

– Ваши соседи слышали крики. У Вас все нормально?

Соседи? Родители?

Не тупи, Алиса, если бы твой вой услышал папа, то он бы давно уже выломал к чертовой бабушке дверь.

– Да, я… мне приснился кошмарный сон.

Французское произношение кажется мне в этот момент особенно безобразным.

– Постарайтесь больше не шуметь, – с укором произносит трубка.

Ну, знаете ли! Как будто это от меня зависит. Я пинаю босой ногой подвернувшуюся тумбочку и тут же закусываю ладошку, пытаясь не закричать от боли.

Тумбочки не подушки, они умеют давать сдачи.

– Простите, пожалуйста, – выдавливаю я из себя недовольному собеседнику и тихонько кладу трубку на рычаг.

Автоматически навожу порядок в слегка разгромленном моими стараниями номере. Застилаю постель, убираю журнал, упавший с кровати вместе с одеялом. Затем, осознав, что все мое тело промокло от пота, вновь отправляюсь в душ. Выползая из ванной комнаты, я вдруг понимаю, что все еще плачу. И озноб не прошел.

Обессиленная, сажусь на жесткий пол спиной к кровати, подгибаю под себя ноги и замираю в неудобной позе, чтобы ни в коем случае снова не уснуть. Кто он? Почему я уверена, что знала его задолго до пресловутых снов? Почему так его люблю? Где, когда и при каких обстоятельствах я могла увидеть то, что вспомнила в момент своей клинической смерти? Миллионы вопросов. Найду ли я ответ хотя бы на один из них?

«Нет», – уверенно отвечает подсознание. Киваю, словно соглашаюсь со своим внутренним голосом. Видела бы меня сейчас Наташа – и последующие двадцать лет я бы провела в психиатрической больнице на постоянной основе. Я и сама понимаю, что медленно, но верно отправляюсь в точку невозврата (когда крыша съедет окончательно и уже навсегда).

Ладно. Можно спросить что-нибудь попроще.

Рассказать ли ему о моем сне?

Нет, конечно. Он примет меня за сумасшедшую.