Евгений Кострица - Портной

– Не беспокойтесь, нам хватит одной финальной сцены, – с честными глазами заверил его статс-советник. – Там, где он, она и чудовище. Триумф заслуженной победы, поцелуй на фоне ванильного неба и всё такое…

– Ах, вот как… – задумчиво потер подбородок директор, ощущая сладкое предвкушение риска. Кончится это, скорее всего, плохо, но он не откажет себе в таком удовольствии. Даже если оно станет последним. – И какой же билет вы возьмете?

– «Осознанное сновидение», конечно же! У меня слабое сердце, знаете ли… На первый раз хватит и этого, – осторожно промямлил Печёнкин, заметив перемену его настроения.

– Ну, тогда всё в порядке, – пожал плечами Кицум, отметив про себя последнюю фразу, чтобы повторить ее в сцене. Он уже знал, как и когда ее скажет, и потому чувствовал себя лучше. – Подписывайте стандартный договор и заходите.

– Куда идти? – деловито спросила блондинка, поправляя прическу.

– Комнаты тринадцать и сорок пять. Надеюсь, у вас-то все органы совершеннолетние? – зловеще улыбнулся директор.

– Вполне! – брызнул слюной Печёнкин, обнимая ее за талию.

Кицум заметил, как брезгливо отстранилась она от «наставника». Видимо, перспективы карьерного роста исчерпаны. Ей нужна свежая кровь и новые впечатления. И сейчас их у девушки будет с избытком. А вот в перспективах Печёнкина были сомнения.

Внутренне закипая, директор отправился в личную комнату без номера, где проводил каждый сеанс. Там за черной шторкой пряталось «гнездо», как называл он свою персональную капсулу. На маняще замерцавшей огнями панели на этот раз висел красный стикер: «Годзилла».

– Вы хорошо поняли, в чем вас обвиняют? – медленно и четко произнес яркий свет. Из-за направленной в лицо лампы самого следователя Кицум не видел.

– Нет. Не понял… – признался он, подпустив испуганной дрожи в голос. Похоже, в полиции обсмотрелись старых фильмов. Балаган с темной и сырой камерой сперва веселил, но теперь стал побешивать.

Оперативники из «Надзора» вытащили из «гнезда» прямо во время очередного сеанса. Конечно, Кицум отдавал себе отчет, что дело будут тщательно расследовать, но пока не мог понять, в чем ошибся. Смерть инспектора – это не шутки, но несчастные случаи в капсулах бывали и раньше. При чем тут он? Если сердце больное, то умереть можно даже на унитазе.

– Что конкретно вам непонятно? – холодно спросил голос.

– Ничего не понятно. Вашим сотрудникам стало плохо. Мы вызвали скорую помощь, их увезли, – развел руками Кицум. – Они выбрались из капсул самостоятельно!

– Вырвав крепления и сломав защелки замков изнутри? На пластике глубокие царапины от ногтей! Как должен быть напуган человек, чтобы проделать подобное? – громко хлопнуло по столу папкой или просто ладонью.

– Некоторые нервничают даже на детских качелях, – хмыкнул он равнодушно. – Подобные риски указаны в типовом договоре. Пятый раздел, пункт тринадцатый и сорок четвертый. Клиенты на нем очень настаивали. Это было их выбором.

– Что именно они выбрали?

– Самый жесткий и дорогой вариант – «Забвение». Непревзойденная яркость ощущений, максимальный болевой порог. А ведь как я их отговаривал… – печально покачал головой Кицум. – Знаете, в «Годзилле» очень натуралистичные сцены.

– Вы лжете! – реостат подкрутили, и свет стал ярче. Казалось, еще чуть-чуть, и в камере зажгут солнце. – Есть запись вашего последнего разговора. Статс-советник ясно и четко попросил вас об «Осознанном сновидении». Кроме того, упомянул и о проблемах с сердцем.

– Он так сказал? Немудрено. Нарушение кровообращения вызывает причудливые галлюцинации.

Нет, это невыносимо! Чертова лампа будто прожгла дырку в черепе и принялась уже за спинку стула. Кицум почти физически ощущал запах дыма. Будь он религиозным, то решил бы, что под убийцей горит земля. Ну, или пахнет кипящим маслом в адском котле, который для него готовят черти.

Но директор не верил ни в ад, ни в богов, а лишь в абсолютную истину непостоянства. Вот оно никогда не подводит – обед в собственном кабинете, а ужин в сырой камере. Было глупо надеяться, что эта забава сойдет с рук, но в тот момент ему показалось, что она того стоила. Рано или поздно всё равно все умрут. Зато как Печёнкин визжал, сколько получено удовольствия!

– Камера не записывает галлюцинации. Вам не повезло. Один из глаз у Агафоновой был заменен имплантатом. Запись велась круглосуточно. Там нашлись очень любопытные съемки, – мерзко хихикнули где-то за лампой.

– Вы не имели права! Это приватная информация! – запротестовал Кицум, быстро оценив безвыходность ситуации. – Откуда её показания? Мне сказали, что девушка лежит в психушке.

– Вот поэтому мы и смогли извлечь эти файлы. Агафонову временно признали недееспособной. Надеюсь, она поправится. Но ее психическая инвалидность уже не самая большая проблема. Всё гораздо серьезнее. Статс-советник Печёнкин умер в больнице от сердечного приступа. Записи доказывают, что вы могли вызвать его преднамеренно.

– Как? Залезть в Годзиллу? Она не моего размера! – нервно отшутился Кицум, хрустнув костяшками пальцев.

– Именно. Так вы и сделали! – ему сунули под нос стикеры с капсулы.

– Я? Да вы с ума сошли! Таких технологий не существует!

– Значит, существуют. Кое-какие материалы мы уже нашли. Суд разрешил их исследовать, чем сейчас и занимаются наши ученые, – злорадно ухмыльнулись за лампой.

– Не думаю, что они разберутся, – по-детски беззаботно улыбнулся Кицум, как только понял, что от него нужно. – Я работал интуитивно. В моих расчетах нет логико-математического аппарата.

– Ну почему же? Вы очень умны, господин злобный псих. Ваши разработки по-хорошему удивили. Возможно, за них человечество будет даже признательно. Но не вам, а одному из наших сотрудников. Наверху думают над именем нового исследовательского центра. Вероятно, его назовут в честь Печёнкина.

– Спасибо. Очень лестно, – скривился директор, оценив иронию. – Но одних записей вашим яйцеголовым будет мало. Всё самое важное в моей голове. Я бы посоветовал ее очень беречь.

– Вот поэтому я с ней еще разговариваю, – неожиданно мягко произнес голос. – Знаете, «непредумышленное убийство» легко заменить на более тяжкую статью. Но если будете сотрудничать, оставим как есть.

– Адвокат сказал, что мне грозит пятнадцать лет тюрьмы. А за умышленное убийство тот же срок, но на каторге. Разница не такая большая, – хмыкнул Кицум.

– Поверьте, она хорошо чувствуется. Кроме того, мы попросим, чтобы вы провели весь срок в стазисе. Несколько лет беспамятства намного лучше рабства на урановых рудниках. Думаю, наслышаны о том, что там происходит?

– Не было причин интересоваться… – буркнул директор, нервно барабаня по столу пальцами.