Владимир Васильев - Страшный суд над богом и дьяволом

В самолете Монтеков отгородился томиком Салтыкова-Щедрина от сюрреалистического разговора пары пьяных животных, бывших его вынужденными соседями по самолету. После посадки он брезгливо протиснулся сквозь них, и зашагал к выходу. Тогда ему казалось, что это действительно выход из гротескного зоопарка, в который его забросил фатум.

На выходе он увидел спящего Рене, удобно прикрывшего глаза табличкой «Montekov». Роман потряс Рене. Рене открыл глаза, но не проснулся.

– Рене, я тебе зачем-то нужен? – переспросил Монтеков. – До своего боат-хауса я мог бы добраться самостоятельно.

– Ты нужен, но не мне, – заговорщицки шепнул Рене.

– Я не хочу быть кому-то нужным.

– Почему?

– Потому что я актер, презирающий публику.

– Но ты нужен публике!

– Публике нужны кровь, любовь, деньги и дрязги. Я не являюсь ни одним из этих ингредиентов, и не хочу ими быть.

– Ты понравился Ренару и стал деньгами, – Рене облизнулся. – Пойдем, выпьем?

– Первая трезвая мысль, – кивнул Монтеков.

Коллеги сели за столик кафе внутри аэропорта. Рене заказал красного полусухого.

– Скажи, Рома, тебе ведь все равно, кто будет финансировать твое изобретение? – спросил Рене.

– Нет, – сказал Монтеков и добавил после паузы. – Но я готов рассматривать варианты.

– Это че, по типу демпинг? – донеслось с соседнего столика. Роман поморщился, узрев за ним пару бывших соседей по самолету.

– Твои идеи хочет перекупить твой соотечественник, – сказал Рене.

– Это хуже, чем иностранец, – хмыкнул Монтеков. – От соотечественников я уже пятнадцать лет не жду ничего, кроме смеси глупостей и немотивированной агрессии. И они целиком оправдывают мои ожидания.

– Психи ебанутые! – раздалось с соседнего столика.

– Вот именно, – подтвердил Роман.

– Он эмигрант, – возразил Рене. – Лондонский банкир.

– Уже лучше, но я не люблю Лондон. Дожди и туман, скрывающий пустоту.

– Он готов платить тебе втрое больше, чем Ренар.

– Его акции растут. Кто он?

– Его зовут Леонид Альбертович Подболотов.

– Этот господин вроде бы убит. Причем дважды. Первый раз взорван в Москве, а второй – отравлен в Бостоне.

– Может быть, он мертв, но он попросил меня убедить тебя.

– Я всегда симпатизировал мертвецам, – кивнул Монтеков. – У нас много общего.

Заспанный официант принес вино и сыр.

– За правильный выбор! – поднял бокал Рене.

– За правильный ответ! – Роман наполнил свой бокал. Бокалы тускло звякнули друг об друга.

– Не пей вина, Монтеков! – раздался резкий и совершенно трезвый возглас с соседнего столика. Удивившийся Роман опустил бокал. Рене, которого погубило плохое знание русского, отпил и схватился за горло.

– Рене, – потряс коллегу Монтеков. Рене захрипел и обмяк.

– Ступай, отравленная дрянь, по назначенью, – лицо одного из мужчин с соседнего столика приобрело человеческое выражение.

– Вы притворялись, – констатировал Роман.

– Это наша работа, – кивнул второй и со скоростью света прыснул в лицо Монтекова из неизвестного баллончика.

Когда Роман открыл глаза, реальность пугающе изменилась. Монтеков снова сидел в самолете, а пара попутчиков по-прежнему сидела рядом.

– Куда мы летим? – спросил Роман, почти не надеясь на адекватный ответ.

– В великую страну, господин Монтеков, – сказал первый.

– На вашу родину, – добавил второй.

– Я догадался, – сказал Роман. – Это Европа цивилизованная, а Россия вечно великая. Но я практически гражданин Франции!

– Как можно быть гражданином несуществующей страны? – усмехнулся первый.

Моннтеков взглянул в иллюминатор и с ужасом отшатнулся. Над знакомыми огнями Парижа нависал ядерный гриб.

– Спалил-таки, – беспомощно прошептал Монтеков. – Значит, мои надежды – это сон?

– Не сон, а уничтоженная реальность, – поправил его один из соседей.

– Вы бы хоть представились, – пришел в себя Монтеков.

– Евгений Бондейкин, – представился первый.

– Андрей Лужайкин, – сказал второй.

– Федеральная служба безопасности России, – добавил Бондейкин.

– И только России, – ухмыльнулся Лужайкин.

***

Планета Земля, Россия, Москва.

– Закуривайте, Роман…, – когтистый взгляд Бондейкина скользнул по орлиному носу Монтекова, – Олегович, я не ошибаюсь?

– Нет, не Абрамович, а именно Олегович, – с раздражением сказал Роман.

– Конечно-конечно, Роман Израилевич.

– Олегович, – поправил его Монтеков.

– Как вам будет угодно. Вы закуривайте, не стесняйтесь…

– Я не стесняюсь и не курю.

– Пьете?

– С достойной компанией.

– То есть, в основном, с собой?

– Бывают исключения, но это не ваш случай.

– Что же вы, Роман Моисеевич, не спрашиваете, почему вы здесь?

– Не люблю шаблонных ответов. Ведь вопросы здесь задаете вы.

– Неужели вам не интересно?

– Нет. Я прекрасно знаю, что нахожусь здесь потому, что Россия страдает редкой формой слепоты. Она может увидеть творческий талант лишь тогда, когда о нем крикнут со стороны Европы или начальства.

– Женя, что ты с ним цацкаешься! – взревел Лужайкин.

– Вот это естественнее, – кивнул Роман. – Хоть и не лучше.

– У меня инструкция быть вежливым, – растерялся Бондейкин.

– Плюньте на инструкцию! Первый раз, что ли? – дружески посоветовал Роман.

– Значит так, гнида! – побагровел Евгений. – Мы тебе, бля, навстречу идем!

– Забудьте инструкцию. Давайте без иллюзорных «навстречу». Искреннее, друг мой, – усмехнулся Монтеков.

– Ты, сволочь, будешь делать свой портал на родине! Денег на жизнь не дадим, но на существование хватит! Будешь выпендриваться – уроем падлу, нам это как два пальца!

– Без меня портала не будет, – Роман сделал попытку поторговаться.

– Нам по фигу! Отказался – мочим! Россия проживет и без талантов! – захлебнулся слюной Бондейкин. В его пустынных глазах засверкал российский флаг.

«Денег на парижском счету уже нет, это ясно», – подумал Монтеков. – «Если не убьют, то проигнорируют, что одно и то же. Откажусь – мат, конец игры, победа за ними. Соглашусь – шах, но можно маневрировать. Запасных досок уже нет, партия одна. Но гордость осталась».

– У меня были деньги в одном из парижских банков, – поднял глаза Роман.

– Зарубежные деньги сохранились лишь у наших, – ухмыльнулся Лужайкин. – А ты, Рома, не наш человек!

– И не буду вашим. Я отказываюсь от сотрудничества, – твердо сказал Монтеков.

– Дело хозяйское, – проворчал Лужайкин. – Ладно, квартальную премию все равно дадут. Чайку не желаете, Роман Олегович?

– Я не буду упрощать вашу задачу, – усмехнулся Монтеков.

– Чего уж проще, – хохотнул Бондейкин, наклонился к Роману, и свернул ему шею.

– Выступает, мыслит, а в итоге – всего лишь тело, – сказал Лужайкин. – Давай бумажку.