Роман Ударцев - Чужие дети. Сборник лирических рассказов

Все это выглядит родительским собранием в сумасшедшем доме. Дед говорит ласково и необидно, но достает каждого до самого дна души. Я внезапно понимаю что дед может в мою душу влезть и начал потихоньку пробираться к арке выхода. Как он оказался возле меня, если только что сидел в другом конце двора? Чудотворец, блин!

– Если ты не выпустишь то, что у тебя внутри, оно сожрет твою душу. – спокойно сказал он, я сжался от ужаса что он сейчас начнет высказываться о моей душе. – не бойся, твое останется с тобой, пока ты сам с ним не расстанешься.

– Да что ты понимаешь! – почти выкрикнул я.

Дед молчал, я смотрел в его сморщенное лицо, ясные карие глаза и понимал, что он знает. Знает все, про нее, про то, что произошло между нами и даже про, то, что я чувствую. Меня поглощал страх, никто не может лезть в мою душу, никому я не отдам свою боль, потому что без нее, останется пустота, а это еще хуже.

– Пойдем, проводишь меня. – дед повернулся и затопал в дырявых, разбитых ботинках по асфальту.

Я подумал и пошел следом. Какое-то время мы шли, молча, я кое-как собрался с мыслями. Дед, наверное, какой-то гипнотизер, а может даже телепат. Во всех ангелов-богов я не верил, так что и этому есть объяснение, надо только копнуть глубже. С чего бы начать? Точно с лести, самый лучший способ понравится человеку, грамотно и толково «поездить по ушам».

– А вы наверное специально учились людям помогать. – слащавым, даже самому противно, голосом спросил я. – Факультет психологии?

Дед остановился, я обратил внимание, что мы стоим на совершенно незнакомой улице, хотя район я знал, как свои пять пальцев. Так, полез в мои драгоценные и горячо любимые мозги, мелькнула паническая мысль.

– Не имеет значения, кто я и откуда. – с едва уловимой насмешкой сказал дед, такого грубой как трактор лестью не проймешь. – важно другое. Ты уничтожаешь свою душу и если не прекратишь, то уже через месяц станешь либо покойником, либо психом. Запомни, Бог для тебя этого не хочет!

– Я не верю в Бога! – все ясно, нищенствующий проповедник, а я-то возомнил, что встретился с потусторонней силой, высмеял я себя.

– Веришь, только ты об этом забыл. – дед повернулся лицом к полной Луне.

– Бога нет! – выкрикнул я.

– Так уж нет? – бросил дед через плечо и пошел в небо, на фоне огромного лунного диска его было отчетливо видно. Как по дороге шел. Я стоял, смотрел на уменьшающуюся фигурку и прошептал:

– Бога нет?

Подарок.

День не задался с утра, было еще темно, когда ее разбудила ноющая боль в животе. Добредя до туалета, она поняла, что начались месячные, а это значило, что три дня будут отвратительными. Провалявшись в кровати до семи, Света, охая и кряхтя, побрела на кухню, шансов заснуть все равно не было. Кофе горчил, а мысль о еде вызывала тошноту. Знать бы какой гад придумал менструацию, придушила бы на месте, мрачно думала она.

Ира как всегда улыбалась с холодильника, но ее взгляд показался Свете мрачным. Она отвернулась от фотографии. Включила телевизор, попала на выпуск новостей и меньше чем через минуту выключила, та же нарезка ужастиков в реальном мире, что и всегда.

Навела марафет, посмотрела на часы, без двадцати восемь. Что за идиотские выходки организма, думала она, в рабочий день еле глаза продираешь, а сегодня не спится. Потом вспомнила, что сегодня День Посещений и настроение из плохого стало отвратительным. Ей как учителю приходилось иногда, примерно раз в квартал, ходить домой к родителям некоторых учеников. Она бы с удовольствием переложила это сомнительное дело на другого, но….

Ладно, Светлана, одернула она себя, это как в прорубь нырнуть, раньше начнешь, раньше закончишь. И подумала, что общение с некоторыми родителями скорее напомнит о нырянии не в прорубь, а в выгребную яму. Вот с них и начнем, приказала она сама себе.

На улице снег перемешался с грязью, осень никак не хотела заканчиваться, а зима наступать. Света запахнула пальто и пошла к Григорьевым, можно было выйти на проспект Конева и подъехать остановку, но учительница пошла пешком. Во-первых, хотелось оттянуть визит в квартиру алкашей, да и при ее зарплате лучше чаще дышать воздухом, так дешевле.

Людей на улицах почти не было, в Вологде народ серьезно относился к выходным дням, так что часов до девяти все спали. Но застать папашу и мамашу Димки Григорьева в более-менее трезвом состоянии в другое время нереально. Светлана размышляла о детях в ее классе, тот же Дима, мальчишка умный и шустрый, мог бы учится на «отлично», если бы дома им занимались. К сожалению, единственное воспитание которое он получал от родителей это побои. Даже сейчас она не была уверенна, что поступает правильно, может она только их спровоцирует на насилие, Димка был просто в ужасе, когда она сказала что зайдет к ним домой.

Света поджала губы, нет, думала она, я этим гадам, не дам издеваться над ребенком. Все-таки она была учителем, что называется «от Бога» и переживала за всех детей. Особенно после того что случилось прошлым летом. Дети ее любили и, хотя она об этом не рассказывала, жалели ее. От этого хотелось просто выть. Может эти детки и держали ее на земле.

Звонок у Григорьевых кто-то выдрал, оставив лишь голые провода, хорошо, что Света догадалась подсветить. Стучать пришлось довольно долго, наконец из квартиры раздался неразборчивый мат.

Обшарпанная дверь с висящим клочьями дерматином, распахнулась и на пороге появилась опухшая Катерина Андреевна, мать Димы.

– Че, надо? – сипло спросила она, разя таким перегаром, что перебивал даже аромат рвущийся из квартиры.

– Доброе утро, я Светлана Сергеевна, учительница Димы, помните меня? – стараясь не морщится сказала Света.

– Че этот оболтус опять натворил? – Катерина не помнила ее, единственное что она помнила, что где-то на кухне заныкала шкалик спирта.

– Ничего, успокойтесь, мы можем поговорить?

– Проходи. – Катерина поняла, что учительница не отвяжется и потопала на кухню, стараясь не запачкаться, Света проследовала за ней.

Ошарашенная она наблюдала, как Катерина приложилась к мутной бутылке водки. Алкоголичка уловила ее взгляд и оторвавшись предложила, протянув бутылку:

– Будешь?

Света оторопело, помотала головой, она знала, что Григорьевы пьют, но такого не ожидала. Катерина отыскала стакан и налила половину, бутылку заботливо спрятала за печку. Порылась в холодильнике, достала подозрительного вида колбасу и надкусанный плавленый сырок, на грязной тарелке. Взгромоздилась на перевернутое ведро, целых табуретов на кухне не наблюдалось, хотя Света в любом случае побрезговала бы садиться. Глаза Катерины заблестели, похмелье отступало, и блаженное опьянение было на пороге.