Лев Аскеров - Приговоренные

Однако она точно знала, что та планета была не этой, где она сейчас живет и работает, где родила сына и где они долгое время жили вместе, пока мальчик не встал на крыло. Зато Чаруша помнила такие детали из своей жизни на той планете, которые, подчас, ей самой казались игрой воспаленного сознания. И вот… Если, конечно, представшее перед ней не бред на яву…

Перед ней стояли все те, кто были героями, так называемых ее сыном, выдумок. Они смотрели на нее до слез родными и любящими глазами. И тогда все они были влюблены в нее. А Чаруша любила другого. Их товарища. Он был у них за старшего. И звали его Ведун…

И Чаруша все вспомнила. В темнущих закоулках ее памяти, где хранилось давным-давно забытое и перезабытое, вспыхнул свет. Разрывающий голову ослепительный свет. Она зажмурилась…

И на ветке дуба, свисающей над крыльцом их земного жилища, как когда-то давным-давно Чаруша увидела белого-белого, как снег, сокола…

— Сожалею, Пытливый, но у меня нет больше времени на вас, — не сводя тяжелого взгляда со слушателя, поднялся Карамельник.

— Все. Разговор окончен.

По всему декану осточертело разговаривать с ним. Что хотел сказать — он сказал. Черта подведена. Продолжать беседу не имело смысла. Долг он свой выполнил. Битый час так и эдак растолковывал: выпускник ты или нет, есть заслуги у тебя или ты без них, все равно, за обман, что в перечне непрощаемых ошибок Высшей Школы Удостоенных стоит на первом месте, он подлежит безоговорочному отчислению.

Декан не стал протягивать ему руки. С бывшего достаточно и того, что он поднялся с кресла.

— Стало быть, — угрюмо усмехается Пытливый, — приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Карамельник кивнул.

— Впрочем, об отчислении вам скорее всего объявят после обсуждения и подведения итогов результатов работ, проделанных практикантами на Земле… Я уполномочен был провести лишь предварительную беседу.

С трудом передвигая налитые свинцом ноги, Пытливый поплелся к выходу. Уже открывая дверь, он что-то вспомнил.

— Простите. Мне хотелось бы присутствовать на подведении итогов. Это мне еще можно?

Вопрос явно застал декана врасплох. Он знал, обсуждению придавалось большое значение. Hа нем, как сообщили преподавательскому составу, изъявил желание присутствовать сам Всевышний. И стоило ли уже в принципе бывшему слушателю Школы являться на столь важный форум? Из уст его чуть не вырвалось: «Hе думаю, что это вам нужно». Но поразмыслив, Карамельник сдержался. Вместо этого он потянулся к кнопке телесвязи. Экран высветил погруженного в чтиво ректора.

— Слушаю, — не отрываясь от лежащих перед ним бумаг, проговрил Ментор.

— Пытливый настаивает присутствовать на обсуждении, — передернул декан.

Оторвавшись от чтива, ректор рассеяно посмотрел на декана, а потом, заметив Пытливого, без особого удивления, как бы для самого себя, отметил:

— И ты здесь, коллега…

Обдав Пытливого взглядом полным увещеваний, мол, «Как ты мог?» — он добавил, обращаясь только к нему: — А почему би нет, коллега?

— Спасибо, — буркнул Пытливый и, забыв о свинце в ногах, выбежал из декановского кабинета.

Объятый с ног до головы огнем стыда, он не помнил, как выскочил из Школы, запрыгнул в «стрекозу» и куда приказал ей лететь. Он не заметил даже, как она взмыла в небо. Пытливый был в шоке. Лучше еще бы час ему слушать выворачивающие душу, занудистые нравоучения Карамельника, чем один раз и всего на секунду встретиться с глазами Ментора.

Они ведь были друзьями. Было время общались почти каждый день. Он, Камея и Ментор. Если, конечно, Ментор не покидал по делам Резиденции.

Ментор и Камея любили море. Пытливый же к нему был равнодушен. Он предпочитал горы. Hо из-за девушки и Ментора, которого любил слушать, забрасывать вопросами и спорить, мирился со столь не обременительным для него дискомфортом. Сколько раз, споря с Ментором, Пытливый ловил себя на том, что его заносит. Ему-то возражал и не соглашался не какой-то там сокурсник, а маститый ученый. Ментору же, по всей видимости нравилось затевать диспуты у моря. Юноша ставил отнюдь не глупые вопросы. И не раз его возражения заставляли задумываться ученого и рассматривать обсуждаемую проблему с неожиданного для него ракурса. Он сам зачастую искал с ним встреч, чтобы подбросить ту или иную заковыку, которую начинал исследовать, чтобы обсосать ее со всех сторон. Лучшего оппонента не надо было и искать. Ученый того же уровня не годился. Он также зациклен на известных и многое объясняющих истинах. Отойти от них бывает трудно, а этому парню не надо было говорить: «Отойди от известного». Парадоксальность его мышления прямо-таки обескураживала.

Как-то Ментора вызвали на одну из планет для консультации по возникшей проблеме в развитии простейших организмов. Их высеивали, пестовали, берегли, как зеницу ока, а они никак не приживались. Судя по тому, что на первых порах споры простейших развивались бурно и активно с природной средой было все в порядке. По истечению времени, в период взросления, они также активно начинали хиреть. И в конце концов погибали. Что только не делали, ничего не помогало. Понаблюдав за всем, что происходило и, пообещав подумать, Ментор вернулся в Резиденцию. Сел за компьютер. Поднял массу литературы. Он искал аналогов. Hо тщетно. Ничего похожего. Мысль, как решить эту задачку, не давала ему покоя, ни днем ни ночью. Ничего путного в голову не лезло. С этой же мыслью он встал и в то утро, чтобы перед началом работы совершить свой обычный моцион.

Прибой действовал на него чудодейственно. Успокаивал. А тут еще о чем-то нейтральном щебетала Камея, гулявшая со всегда насупленным и взъерошенным на ветру пареньком.

— Где ты был, Ментор? Расскажи, — заглядывая в лицо ректору просит девушка.

— Да ну! — машет он рукой, а сам, незаметно для себя, начинает рассказывать.

И так втянулся, что выложил всю донимавшую его «занозу».

— Так вот почему ты мрачный? — тянет Камея. — Тут я тебе не помощница.

— Догадываюсь, — говорит он и, повернувшись лицом к морю, с неподдельным удовольствием глубоко втянул в легкие свежего бриза.

Жмурясь и слушая волны, он скорее ради того, чтобы что-то сказать, спросил:

— Может ты, Пытливый, сможешь помочь?

— Hе знаю, — тихо отзывается тот. — Hо мне кажется в этом деле нет палки.

— Что?! — переспрашивает он.

— Стержня в процессе не видно.

— Ерунда, парень. Конструкция развития идет по вертикали и она сама по себе служит стержнем.

— Hе думаю. Возьмите растущую лозу. Hе приставь к ней шпалеру, что будет? Она ляжет на почву. Другая рядом тоже начнет стелиться. Между ними начнется свара.