Лев Аскеров - Приговоренные

— Там, скорее всего, было все не так, как он представляет. Но смуту надо давить… — сказал Аттила.

— Я же сказал, они взбесились от голода, — запротестовал Дагригилла.

Он был далеко не глуп и хорошо видел, как его позиции при царе начинают трещать по швам. Видел он и по тому, как поредело его окружение, вчера еще клявшееся ему в дружбе и искавшее его благосклонности. Дагригилла видел и понимал, что будущая жена Аттилы навсегда вычеркнет его из списков близких родственников. И с ним никто уже считаться не станет.

— Мой повелитель, — возвал он к Аттиле, — разреши мне уладить это дело.

Аттила уже никого и ничего не слышал.

— Табун лошадей, полсотни верблюдов, как можно больше овец и пятьсот возов со съестным послать прежде, чем туда выступит отряд. Снарядить гонца, чтобы он сообщил о моем решении. Сделать все до утра.

Он знал, что будет сделано все, как он сказал. Ни на одну повозку съестного туда меньше не отправят. Не знал только, кого он пошлет с отрядом. Однако после недолгих размышлений решил все это дело взять на себя. Помимо того, чтобы напустить страху на своих бесстрашных волков, ему хотелось побывать на месте. Нужно было поближе всмотреться в тех, на кого он скоро бросит свою застоявшуюся волчью стаю и разобраться для себя, что они, завтрашние его противники, имеют и чем владеют.

Узнав о его решении, Лепеста огорчилась. Она уговаривала его остаться, а на подавление смутьянов послать кого-нибудь другого.

— Поехали вместе, — предложил он, зная, что из-за женских дел, которые сопровождаются у ней жуткими головными болями и изнурительной тошнотой, она наверняка откажется.

— Ты же знаешь, мне нездоровится. А так бы я с удовольствием.

— После этого я без тебя не уйду ни в один из походов, — пообещал Аттила и, обняв ее, добавил:

— Всего пять-шесть дней. Следующим утром буду там. Побуду денька три и назад… За это время ты поправишься… А, главное, я тебе поручаю к моему приезду приготовить все к свадебному пиршеству. Все нарядное. Все вкусное. Все лучшее… Сейчас ты всего лишь моя царица. Для меня, правда, больше ничего не нужно. Но царица нужна моему народу. И ты станешь царицей гуннов.

Хлопнув в ладоши Аттила приказал вызвать начальника стражи.

Подойдя к нему сзади, и положив голову на спину, Лепеста проговорила:

— Может, откажешься, милый? Мне что-то нехорошо на душе.

— Ерунда! Ты должна привыкать к моим военным обязанностям.

Вошел начальник стражи.

— Я спозаранок отбываю, — сказал он ему. — Тебя оставляю Лепесте. Выполняй ее приказания, как мои…

Аттила выступил на рассвете. И, как обещал, управился с делами в пять дней. Работой своей остался доволен…

Услышав о приближении царя, бунтари, встав на колени, ждали его с полуночи до самого восхода солнца… Разобравшись в чем было дело, Аттила весь гнев обрушил не на тех, кто, одурев от голода, громил бражничавших и жравших от пуза своих вожаков вместе с Дагригиллой, а тех из оставшихся в живых, кто вернулся из позорного набега. С пристрастием допросив каждого из них и, получив интересующую его информацию о противнике, чьи многолюдные и богатые поселения стояли за непролазными болотистыми местами, царь велел казнить их.

Казнили их перед всем воинством, в присутствии Аттилы и вновь назначенных им военачальников. Выехав на пригорок, чтобы все видели его, Аттила произнес краткую речь:

— Воины! Мои верные волки! Я знал, что не вы виновны в происшедшем.

Одобрительный гул прошелся по рядам отощавших и от того еще более грозно выглядевших гуннов. Царь властно поднял руку, призывая к тишине. И покорное воинство затихло.

— Вы терпеливы! Вы выносливы и храбры. И никто из вас не посмеет поднять меч на брата своего. Никто из вас не посмеет даже недобрым взглядом осудить действия вождей своих. Сделавшему такое — смерть всему колену его. Славному племени гуннов не нужно непокорное семя. Судить могу только я — ваш царь. А я не терплю ослушаний и ненавижу несправедливость…

«Слава царю!»… «Слава Великому Аттиле!»… «Слава сыну Железной скалы и Огня небесного!»…

Аттила снова махнул рукой и воины снова онемели, превратившись в слух и зрение.

— Но я остался недоволен вами. Как вы, имеющие мечи и луки с полными колчанами стрел, могли оставаться голодными? У вас под носом обильная добыча. Идите и берите!.. Скоро, очень скоро мы все устремимся туда… Или вы такие же жалкие трусы, как эти!

Аттила плетью показал на сбившихся в кучку осужденных гуннов.

— Вон тот, их предводитель, повел с собой сто моих воинов. А вернул всего восемнадцать.

Царь выдержал паузу, а затем громовым голосом, глядя в сторону обреченных, с надрывом прокричал:

— Где мои братья, поганый шакал?! Где мои отважные воины?!.. Ты их всех там положил, а сам с кучкой жалких сморчков прибежал ко мне под крыло. Что там, у врагов наших, подумают обо мне, о Великом Аттиле? Что подумают о моих бесстрашных волках?… Они скажут, что у нас заячьи сердца!.. Может это так и есть?! — обратился он к обступившей место казни массе.

«Нет!»… «Это не так!»… «Не так это!» — завопили гунны.

Перекрывая ласкающие его слух возгласы, Аттила крикнул:

— Но ты, жалкий трус, поднял моих волков против своих же братьев. Ты со своими шакалами убивал покрывших себя славой в битвах и никогда не возвращавшихся без победы моих военачальников. Ты и эти глупцы подняли руку на меня. Вы плюнули на славу гуннов!..

«Смерть трусам!.. Смерть!» — взорвалось дикими криками поле.

Аттиле это было и надо. И он съехал с бугра, чтобы не видеть, как гунны сворой бешеных псов, накинуться и в куски разорвут осужденных. Казнили и те, кто были главными виновниками смуты. Аттила знал об этом. Ему нужно было накормить обозленную волчью стаю, успокоить ее и поднять боевой дух. И знал царь, что сейчас, когда ему до главного лагеря оставалось полдня перехода, их тоже умертвят.

Солнце встало в зенит. Люди и кони порядком подустали. И, как не хотелось Аттиле, он все-таки, скрепя сердце, велел встать биваком. Раскинув на траву попону он готов был уже растянуться и немного подремать, как его отвлек шум. В его сторону скакала кавалькада всадников. Это был выдвинутый вперед дозор, а среди них человек, остававшийся в главном лагере.

«Гонец», — догадался Аттила.

Упав на колени, гонец сказал:

— Мой повелитель, я от Дагригиллы.

— Что случилось?! Ну?! — потребовал Аттила.

— Царица умирает.

В первую минуту он подумал, что эту весть ему принесли из далеких родных степей. За тридцать дней пути, пока шло известие, подумал Аттила, она уже отошла. Потому Дагригилла снарядил ему гонца.

— Ничего не поделаешь, — равнодушно сказал Аттила.

Гонец поднял голову. В его глазах царь прочел недоумение и растерянность.