Лев Аскеров - Приговоренные

Они развиваются, совершенствуются и имеют способность к самосовершенствованию. Им присущ процесс деградации, так называемого, старения, и всевозможных патологий, выражающихся в катаклизмах, которые, как мы далее убедимся, вполне диагностируемы, а стало быть, управляемы…

Повторимся: распад Мира более сложен, нежели прекращение жизнедеятельности любой живой особи — вообще, и разумной, в частности. Для последних акт кончины тот же катаклизм. Микрокатастрофа… Однако, между этими двумя явлениями „конца“ существует одна общая особенность. И разумная особь и живая конструкция Мира содержат в себе механизм самоуничтожения. В обоих случаях процессы, возбуждающие этот механизм, как правило, подконтрольны, так как признаки их протекают, отнюдь не скрытно и катализаторы в подавляющем большинстве своем узнаваемы…»

Напряжение с каким Пытливый вспоминал этот текст не прошло незамеченным.

— У тебя такой вид, — пристально всматриваясь в него, засмеялся Верный, — словно ты в каменоломне рубишь гранит.

— Так оно и есть, — согласился Пытливый.

— Дерзай, — поощрил Мастер.

Пытливый замолчал, а потом, вероятно, покопавшись в своей «каменоломне» спросил:

— Мастер-Верный, скажите пожалуйста, а как они ведут себя на Промежуточных? Вы наверняка проверяли это. Верный покачал головой.

— Ты забросал меня своими «камушками». Все вы любознательны и я боюсь ваша практика пройдет под знаком викторины. Поэтому мы сделаем так. Разрешим вам пользоваться видеозаписями всего того, что мы делали, что предпринимали, какие аспекты рассматривали, какие проводили эксперименты и так далее. Если что упустили или недосмотрели — подскажете.

Мастер на какое-то мгновение умолк, а затем не без лукавинки добавил:

— Подскажете в виде «камушков». То бишь, вопросиков…

Hо мы надеемся, вы все-таки сможете разглядеть и, если не назвать, то, во всяком случае, намекнуть на причину происходящего с людьми… Искренне надеемся. Пытливый развел руками и, отыскав глазами Камею, направился к ней. Она сидела на пенечке и, как ни странно, одна. Обычно Дрема такие оказии не упускал. Стоило Пытливому замешкаться, как Дрема оказывался тут как тут. Начинал что-то нашептывать ей, а она заинтересованно слушала и очень уж тепло реагировала. Выглядели они в такие минуты задушевной парочкой, которая никак не может наворковаться, и которой наплевать, есть люди рядом или нет их…

Так, наверное, казалось только ему, Пытливому. Скорее всего от ревности. Потому что стоило ему подойти к ним, как Камея брала его за руку и уже не отпускала от себя. И она не требовала от Пытливого занимать ее разговорами. Им и без них было хорошо.

А тут она одна. Дрема, правда, находился неподалеку. Всего в нескольких шагах. Примяв высокую траву, он полулежал и мечтательно глядя перед собой, жевал кончик длинного сухого стебелька.

Отрешенные от сего мира глаза его были полны сострадания к кому-то. Они, вероятно, видели чью-то боль. Она жалила ему сердце. Он чуть не плакал. Hо это было не насилие кого-то над кем-то. Это было что-то другое. Что-то личное. И Пытливому страсть как захотелось подсмотреть. Сделать это, имея нимб, не представляло труда. Потом он, правда клял себя за столь низкое вероломство. Hо то — потом.

А в тот момент, ничтоже сумнящеся, бесцеремонно, легким давлением мысли он вторгся в Дремин мир. И тотчас же увидел его печаль. Ею была земляночка. Певунья. Она сидела на пороге своей хибарки и неотрывно, с раздирающей душу тоской, смотрела в звездное небо. И на громадный шар яркой луны. А на луне, как в тигле, золотом восторга плавились Дремины глаза. И ломкий золотистый поток света, струившийся из лунной чаши, с нежной дрожью обнимал девушку…

То была Дремина любовь. Она была сильнее его любви к Камее.

Пытливый поспешно, словно отпрянув от замочной скважины, отключился от Дреминого нимбового поля. Теперь он мог быть спокоен за Камею, которая, кстати, как и Дрема плавала в омуте минора. Ее же милая грусть, навеянная волшебным пением земляночки, была о маме, об отце и о нем, Пытливом.

Hо больше всего Пытливого удивило то, что все пятьдесят практикантов, возлежащих на лугу, тоже пребывали в непривычной для них прострации. Каждый окунулся в самого себя. Казалось даже, что они забыли почему собрались здесь. Что Мастерам от них надо? А ведь сегодня истекла неделя, которую им дали, чтобы осмотреться. Так сказать, адаптироваться. Наверняка шарик этот они облазили вдоль и поперек. Насмотрелись — по уши. И впечатлений у каждого должно быть пруд-пруди, а они вялы. Рассеяны. Конечно переговариваются между собой, но без обычной живости. Так. Лишь бы что-то сказать и для отвязки среагировать.

Оставалось впечатление, что практикантов тяготит ожидание предстоящего совещания. Его же не начинали по причине отсутствия одного из Мастеров — Кроткого. Шеф триумвирата мастеров — Озаренный и Верный прибыли сюда загодя. И, стоя в сторонке, переговаривались между собой, и отвечали на вопросы практикантов. Кроткий, как объявил шеф триумвирата Озаренный, пару дней назад отбыл на Промежуточную, но с минуты на минуту должен объявиться. И действительно, не успел Пытливый усесться с Камеей, как рядом с Мастерами, словно из-под земли, выросла фигурка Кроткого.

— Здравствуйте! Прошу извинить за опоздание, — сказал он, и виновато улыбаясь, добавил:

— Путь мой был не близок.

— Все в порядке? — с участием спросил Верный. Кроткий кивнул.

— Hу что?! Начнем? — спросил у Мастеров Озаренный и, получив их одобрение, вышел вперед.

— Дорогие наши коллеги, — начал он, — минула неделя, как вы прибыли сюда. В самую нижнюю точку шестого Луча Великого Круга Миров. Она, как вы успели убедиться, представляет из себя изумительную по красоте и весьма пригодную для жизни одушевленных особей планету, названную Всевышним — Землей. Вы, безусловно, обратили внимание на разницу во времени. Hа ВКМ, то есть, в Великом Кругу Миров и здесь, на Земле. По ВКМ вы провели здесь семь дней, а по времени Земли шестьсот семьдесят два. Время для адаптации вполне достаточное. Вот почему я сегодня официально, от имени триумвирата Мастеров, которым имею честь руководить, объявляю сегодняшний день рабочим. За четырнадцать земных месяцев вы успели поэкспериментировать. Одним они принесли разочарования, другим позволили наметить направление работы. Неправда ли, Камея?

Вопрос застал девушку врасплох. Она смутилась и, не выпуская руки Пытливого, сказала:

— У меня пока версия, Мастер. Я ее еще не могу четко сформулировать.

— Сформулируешь, — ободрил он ее.

Блуждающий взгляд Озаренного остановился на руке Камеи, что крепко держала ладонь Пытливого, а потом, машинально скользнув по ней, остановился на Пытливом. Остановился и застыл. Именно застыл. Что-то в нем его удивило. Он даже тряхнул головой словно освобождаясь от наваждения, а потом, нагнувшись к своим товарищам что-то прошептал и показал на Пытливого.