Таисия Кузьмичёва - Мать

© Кузьмичёва Т. В., 2018

– Мужчина мёртв. О девушке ничего не известно. С большой долей вероятности она тоже мертва. Искренне не понимаю, зачем вам эта информация, шеф, – хриплый, прокуренный годами голос отрапортовал своему незримому начальнику.

– Вам и не надо понимать, дорогой друг. Что ж… Возвращаемся. Нужная мне информация получена. Теперь меня здесь ничего не держит, – голос был слегка искажён, поэтому невозможно было узнать, кто говорит – женщина или мужчина.

Вертолёт поднялся в небо и скрылся вдали. Клубы пыли медленно оседали на землю.

Нежный штрих солнца на горизонте отражался в её карих, словно горький шоколад, глазах. Она держала в своих руках горячую кружку чёрного кофе, который легонько обжигал её губы, однако боль эта была ей приятна. Потягивая напиток, который должен бодрить, но почему-то наоборот клонил её в сон, она смотрела на рассвет. В этот тихий, нежный предрассветный час, перед которым все так прекрасно малы, словно песчинки на побережье перед изумительным синим океаном, она стояла и решала свою судьбу. Девушка обхватила обеими руками горячую кружку и через боль чувствовала своё гулкое и частое сердцебиение в ошпаренных пальцах, после чего резко поставила её на подоконник, проливая капли тёмной, словно буря тревоги в её глазах, жидкости на серую облупившуюся штукатурку. Зябко обхватив себя за плечи, она облокотилась на подоконник, продолжая смотреть на желтеющий горизонт, готовый впустить на небо яркое солнце нового дня.

Каждый раз, стоя так перед окном, она думала о разном, каждый раз рассвет означал для неё что-то новое. Но сейчас она думала не о смысле стихов какого-то теперь слишком далёкого Бродского, не о тщетности её попыток стать в новом обществе чем-то большим, нежели просто обыкновенным рабочим. Сейчас она думала о том, что каждый такой рассвет приближал её к чему-то страшному, пугающему в своей неизвестности и непредсказуемости. Она не знала, что будет потом. Девушка будто выпала из этой реальности последние три месяца. Судорожно вздохнув, она вновь провела руками по плечам, взяла немного остывшую кружку кофе, сделала большой глоток, надеясь, что это поможет прийти к правильному выбору, но уже глубоко в душе понимала, что он, этот сложный, болезненный, страшный выбор сделан. Чёрная тревога, которая плескалась в её глазах, придавала им совершенно иной оттенок; она была уверена, что, увидь её глаза друзья, по их коже пробежались бы мурашки. Это угнетало её ещё больше. Эти три месяца она опасалась поднимать взгляд на людей.

Девушка собралась с последними мыслями, последний раз кинула взгляд на уже брызжущий светом горизонт и пошла в свою комнату, неслышно ступая босыми ступнями по вздувшемуся паркету. Подойдя к импровизированному трюмо, которое состояло из трёх старых зеркал с отколотыми углами и деревянной тумбы, в которой и находились все её немногочисленные вещи, она спешно расчесалась и собрала свои чёрные, словно тот кофе, что остался на подоконнике, волосы в тугой конский хвост. Это открывало черты её лица, но ей было совсем не до собственной красоты. Она натянула на свои ставшие стройными за эти месяцы ноги чёрные брюки, не стесняющие движений. Чёрная майка, чёрные носки, чёрные кожаные кроссовки, которые подходили под любое время года. Девушка везде придерживалась чёрного цвета. Раньше её назвали бы «готессой» или очередной депрессивной «страдалицей», но сейчас все старались одеваться в чёрное, будто лелея мечту скрыться от всего в тенях унылого города. Далее девушка надела на себя чёрную мантию, которая, казалось, в другой жизни была в моде. Она взяла старый пистолет, три запасных обоймы, которые могли спасти ей жизнь буквально в любую секунду, коммуникатор и бесценную сейчас справку о том, кто она такая. Эту бумажку, которую на первый взгляд не отличить от обыкновенного старого почтового извещения, нельзя назвать документом. Это был своеобразный пропуск в жизнь, пожелтевший и спешно, потому и криво, заламинированный. Вот и всё, что было у неё помимо сменного комплекта одежды, который она быстро сложила в тугой рулон и сунула под руку, придумывая, как ей добраться до нужного места. Накинув на голову капюшон, она кинула последний взгляд на себя, тяжело вздохнула и неслышной тенью выскользнула из квартиры.

Оказавшись на улице, девушка со страхом начала озираться, попутно вдыхая душный утренний воздух, отдававший отнюдь не прохладой, а гарью и пеплом. Не найдя ничего опасного, она вся напряглась и сделала молниеносный рывок в тень другого дома, стараясь находиться на свету как можно меньше. Частые тренировки дали свои результаты: она стала очень быстро бегать, что в это время стало решающим фактором того, будешь ты жить или нет. Оказавшись в тени полуразрушенной многоэтажки, она позволила себе вдохнуть полной грудью. Девушка поднялась на восьмой этаж и нашла свой тайник, который исправно служил эти годы. Она подняла упавшую входную дверь квартиры, под которой красовалась дыра в полу, насквозь проходящая сквозь этаж. Девушка положила в промежуток между плитами одежду, бережно завёрнутую в полиэтилен. Осторожно, стараясь не издать ни единого лишнего звука, она опустила тяжёлую дверь на место и вновь кинулась вниз по лестнице всё той же неслышной тенью. Когда она снова оказалась на улице, её взгляд привлекло движение около подъезда её предыдущего убежища.

Дряхлая, сгорбленная старуха в чёрных лохмотьях медленно переходила дорогу к дому, где скрывалась девушка, желая, наверно, спрятаться в другом месте. Она постоянно поворачивалась, озиралась, но у девушки всё сжалось от страха, когда она увидела это за спиной старухи. Когда же женщина всё-таки почувствовала присутствие чего-то иного сзади, она глухо вскрикнула, медленно повернулась и, понимая, что ничего уже сделать не сможет, рухнула на колени. Мутные желтоватые глаза старухи метались от одной тени дома к другой, отчаянно бегали и всё же неизменно близоруко щурились на то, что преследовало её, и то, что уже никогда не оставит её в покое.

Девушка знала, что разумней было бы ускользнуть, убежать, исчезнуть из этого квартала, но она не могла отвести взгляд. Единственное, что она сделала, – это плотнее зарылась в зеленеющий куст, который не давал этому увидеть её. Это подошло вплотную к старухе, которая мелко дрожала, и было видно даже со стороны девушки, что она плакала и что-то шептала морщинистыми сухими губами, видимо, молясь давно забытым богам. Это остановилось и будто бы ласково взяло старушечье лицо в свои бледные и худые руки. Оно наклонилось и посмотрело в её выцветшие глаза. Та конвульсивно задёргалась, хрипло закричала и упала навзничь. Предсмертный крик женщины нарушил установившуюся тишину и ещё долго, словно теннисный мячик, отскакивал от стен ближайших домов.