Сергей Минский - Прищеп Пекарика

– Вы хотите расширить рамки нашего видения, – раздалось чье-то мнение.

Пекарик поднял руку, останавливая возможные реплики.

– К следующему разу каждый из вас на листочке напишет свое мнение. Две-три фразы. Кстати, можно без имен. Но… – он снова улыбнулся, – но если мне понравиться ваш, как вы выражаетесь, коммент, это может отразиться на моем отношении в конце сессии…

Прозвенел звонок.

Ощущение безысходности, какой-то интеллектуальной ограниченности, возникшее у Александра после неожиданной информационной вольности профессора, продолжало нарастать. Возник откуда-то вопрос – «почему?» Он стоял как бы особняком. Как бы вне досягаемости понимания. И в то же время поток сознания, текущий своим чередом по уготованным Вселенной законам, периодически высвечивал его. «Я как будто потерял точку опоры, – пришла догадка, – И это странно, ведь в психологии я никогда ее не находил. И все же я не могу отрицать, что мое состояние – результат лекции профессора». Появился образ декана со спины, когда тот задавал вопрос. А вместе с ним – новое сомнение…

Мелькнувший в коридорной сумятице канареечного цвета свитерок на темноволосой фигурке, обновил чувства, заставив на время забыть о Пекарике. Все, казалось бы, встало на свои места: иерархия небесная, пронизавшая собой всю земную аморфность, начинала выстраивать только ей понятный порядок. Как будто океан души, который до этого крепко штормило, успокоился до состояния почти полного штиля, и солнце – горячее и ласковое, засверкало на его поверхности, поднимая зрительный порог до такого уровня, когда перестаешь видеть все неприглядное. Умиротворенность и покой. И наслаждение этим покоем. Пусть ненадолго. Пусть всего лишь на мгновение: до того момента, когда заканчивается текущий цикл, чтобы перейти в следующий. До того самого момента, когда хочется сказать: остановись мгновение – ты прекрасно. Но покой – лишь вершина – предел предыдущего напряжения: он приносит новое напряжение, которое стимулирует движение. Как следствие предыдущей причины преображается в новую причину, так и покой обращается в новый поиск покоя. Или чего-то такого, что, интегрируясь с тем, что есть, приносит кратковременное успокоение. "А в итоге, как точно выразил мысль мой знаменитый тезка, вечный бой, а покой нам только сниться". Александр снова ощутил напряжение, потому что снова вспомнил декана. И попытка уравновесить Леру всем тем, о чем тот говорил, стала осознаваться как полный бред: за гранью нормальности. В паузе между последней и еще не появившейся мыслью – где-то за пределами того, что воспринимается как поток сознания, – снова мелькнуло возмущенное «почему».

Подсознательное возмущение показалось яркой вспышкой, озарившей и то, что кажется рациональным сознанием, и то, что воспринимается как интуиция. Образ красивой жизнеутверждающей самочки в желтенькой курточке, коротенькой юбочке и черных ботфортиках на стройненьких точеных ножках взял верх: «Ну, разве можно спокойно думать о такой? Вот и весь секрет: мое подсознание постоянно держало руку на пульсе. А мне подспудно выдавало тревогу, – Александр улыбнулся, – Почему же тревогу? Волнение… волнение от предвкушения встречи. Как же все просто!»

Приятное ощущение, идущее снизу и сверху, интегрируясь где-то в районе груди, привело к легкой эйфории, распространяясь по всему телу. Заставило вибрировать каждую клеточку. Сознание по каким-то своим неисповедимым законам ассоциировало ее с образом матери, напомнив о родителях, нашедших работу в Мюнхене и уехавших туда в прошлом году. Но оттолкнувшись от желтизны кленовых листьев на черном асфальте, сознание вновь нырнуло в омут эйфории.

5.

С тех пор как Пекарик стал деканом, Михаила Моисеевича постоянно мучил вопрос – почему он? Ведь шли на равных. И соревновательности никакой. Началось все с того, что старый ректор умер, и пришел новый. Поговаривали, что его, как слишком ретивого карьериста, чтобы не мутил воду, отправили в почетную ссылку. Первым, кто пострадал от ретиво взявшейся за дело «новой метлы», оказалась декан психологического факультета с «необоснованной и непонятной амбициозностью»: она как-то почти сразу оказалась неугодной. И после собеседования нескольких кандидатов с ректором, одним из которых оказался и Руман, деканом психологического факультета стал Вениамин Петрович. А Михаила Моисеевича сделали замом. Да и то благодаря Пекарику. А потому внутренний дискомфорт первое время редко покидал его сознание. Особенно когда эту тему по простоте своей затрагивала Розочка Аркадьевна. Она умела поддержать в трудную минуту. Да так, что после разговора с женой Михаил Моисеевич чувствовал себя не иначе как котом, нагадившим в отведенном для этого месте, за что его и гладят, и хвалят, учитывая, что при таком уровне сознания данное поведение достойно этих похвал.

Но вот вчера, а еще больше сегодня, когда пришло, наконец, осознание реальности происходившего, в нем вдруг на мгновение всколыхнулись запоздавшие чувства. «Что это? – думал Михаил Моисеевич, – Укол совести, подготавливаемый так долго, чтобы стало как можно больнее от чувства стыда перед другом детства, которого я, как Каин Авеля, готов был принести в жертву своим амбициям? Стыдно! – он даже почувствовал прилив крови к ушам, – Я считал, что не менее достоин этого места? Считал, что не глупее Веника? – он даже разозлился, машинально встал из-за стола и также машинально поднял руку и взглянул на часы, – Еще два часа выдержать… пора идти, а то детишки расшумятся, – он улыбнулся, наморщив при этом нос – надо же, назвал студентов детишками, – У них, у некоторых, свои уже дети есть». Михаил Моисеевич вздохнул, напоровшись вдруг на тему, которую тщательно старался вымарать в себе. Роза родить не могла, а он ее любил, и потому, как горько поначалу не чувствовал отсутствие потомства, о том, чтобы оставить жену даже и мысли не возникало. Не из тех он, кто предает друзей потому, что они не во всем соответствуют его ожиданиям. А Розочка ему и друг, и жена, и любовница, а за это нужно платить. Вот он и платил невозможностью почувствовать себя отцом. А через это понимал, что его чувства – это пыль по сравнению со страданиями любимой. Потому и любил еще больше, и жалел. Замкнутый круг…

Постояв несколько секунд перед аудиторией, он вошел.

– Добрый день, коллеги! – Михаил Моисеевич выждал несколько секунд, – На прошлой лекции мы с вами отметили основоположников гештальтпсихологии…

Зашли и быстро присели недалеко от дверей еще двое студентов.

– Позволю себе цитату из книги одного из ярких представителей этого направления… Фрица Перлза… – Михаил Моисеевич остановился, внимательно окинув взглядом аудиторию. Достал листок и стал читать, – Любой разумный подход в психологии, не прячущийся за профессиональным жаргоном, должен быть понятен интеллигентному заинтересованному читателю и должен основываться на фактах человеческого поведения. Если это не так, с этим подходом в принципе что-то не в порядке. В конце концов, психология имеет дело с наиболее интересным для человека предметом. С нами самими и с нашими близкими.