Василий Ванюшин - Желтое облако

Киджи смотрел на Ингу и рассказывал о своей поездке на открытие Сиб-Казахстанского канала, о встрече с молодым казахом-радиолюбителем, имя которого, к великому сожалению и стыду, забыл спросить, и о вторичной спешной поездке туда же вместе с Новосельским. Теперь Инга слушала внимательно.

— Мы запеленговали радиостанцию спутника. Поразительно было вот что: Стебельков три дня передавал свои сообщения на Землю, но никто не слышал его, кроме того юноши, никто на земном шаре. Ясно, он пользуется для радиопередач квантовым лучом, и, очевидно, этот луч оказался нацеленным на самое пустынное место ошибочно. Можно предположить, что расчет был на густонаселенную территорию южнее Москвы, но произошло сдвижение по параллели на восток. Луч уперся в пустыню, к счастью, возле небольшого поселка. Стебельков ведет передачи в скоростной магнитофонной записи — вероятно, для экономии энергии радиопередатчика, — и лишь перед началом сеанса он сам говорит в микрофон: «Слушай, Земля!» К сожалению, двусторонней связи пока установить не удалось, но там, за Аральским морем, уже работает целая экспедиция. Готовится к полету специальный корабль для снятия спутника с орбиты. Через день-два мы узнаем все. Мир будет изумлен, но эта новость придется кое-кому не по вкусу. Публикаций пока никаких нет, но я на правах одного из первооткрывателей получил запись нескольких передач Стебелькова, и мы сейчас прослушаем их. Однако меня удивляет, почему вы так… равнодушны, что ли, не пойму.

— Я молчу, потому что боюсь сфальшивить, — сказала Инга.

Киджи включил магнитофон.

Был ли это голос действительно Стебелькова, Инга не могла понять. Она хорошо помнила, как говорил Стебельков. Если он шутил, то говорил быстро, с задором, с вызовом на спор, но обычный разговор был всегда неторопливым, рассудительным. Не соглашаясь, он любил повторять «нет же, нет, это неважно, это совершенно не важно», а соглашаясь, уверял: «Да, да, только так, только так…». Этого Инга сейчас не слышала. Она слышала спокойный мужской голос, лишенный всякой индивидуальной окраски. Но это говорил, конечно, Стебельков. Только он мог рассказать о неожиданно появившемся вблизи Луны «желтом облаке», о катастрофе и о том, что произошло дальше, хотя встреча с альвинами выглядит фантастичной. Но ведь он вернулся, значит это правда, видимо, он улетал с альвинами на их далекую планету и вот только теперь смог вернуться. По существу, все эти семнадцать лет он был в пути — от Луны к Альве и обратно, к Земле.

И тут она подумала — само собой, с неприязнью к себе пришло в голову, что ей вот уже тридцать один год, а Стебелькову как было двадцать три года, так почти столько же и теперь, потому что по теории относительности в космическом корабле, движущемся со световой скоростью, один час равен ста часам на Земле…

Голос Стебелькова смолк. Киджи закрыл магнитофон.

— Как я завидую ему, — сказал он.

— Я тоже, — сказала Инга тихо. — Полетать бы лет десять.

— Поторопились поставить памятник.

— Да. Надо всегда, всегда верить в человека. — Инга встала. — В эту ночь я не смогу уснуть.

— Не остаться ли вам в отеле? Поздно.

— Нет, я должна вернуться.

— Да, верить человеку надо. Но не верьте Шкубину.

Инга не отозвалась на эти слова. Киджи предложил проводить ее.

Была уже глубокая ночь. На улицах не было прохожих, только изредка проносились машины. Деревья стояли сонные. Над горами скользила луна, и вершины их бледно светились.

Киджи возобновил разговор о Шкубине. Инга сказала, что она не может сейчас уйти от него, она должна быть в его лаборатории. Киджи не стал возражать. Шкубин один не опасен. Надо смотреть за Руисом.

В дверь постучали, резко, словно в номере жил глухой.

— Войдите, — сказал Руис.

Через порог молча переступил санитар из клиники Шкубина — Руис видел его, когда ходил проведать бывших своих компаньонов, и запомнил этого долговязого парня с дурацким лицом.

Санитар поклонился, подал письмо и небольшой пакет. Руис разорвал конверт.

«Сэр!

Я добился того, чего вы хотели, — можете посмотреть образец. Хотите — через неделю представлю тонну, только не могу понять, зачем вам это?..».

Подписи не было.

— Идите, — сказал Руис санитару.

Парень своими длинными, сильными руками показал, что нужен письменный ответ.

«Странный немой, — подумал Руис, — слышит, но говорить не может. Хороший посыльный для таких дел».

Он ничего не написал, выпроводил немого и только теперь дал волю своему восторгу. Он потирал руки, смеялся, грозил, топал ногами и, останавливаясь перед зеркалом, гордо закидывал голову. В уме он подбирал самую короткую фразу, которая выразила бы все, она останется в веках: «Я один уничтожу созданное миллионами… Я — против миллионов…»

Он радовался тому, что Шкубин лишен фантазии и практической мысли. Прохаживаясь от зеркала к двери и обратно, Руис разрабатывал свой план.

За оградой, на территории «Ордена», ближе к горам он построит под землей небольшой завод, компактно смонтированный и полностью автоматизированный. Завод будет работать месяц, два, три, может быть, год, пока не заполнятся громадные баллоны жидкостью. Эти баллоны, спрятанные также под землей, будут соединены, и от них будет проведена сцементированная труба к одной из горных вершин.

Когда неведомого людям оружия накопится достаточно, произойдет неожиданное — в горах начнет действовать вулкан. Да, люди подумают, что это просто извержение желтоватых паров. Они будут наблюдать и не подумают вмешаться, смысл совершившегося придет слишком поздно. Сыроватый коричневый туман окутает землю, и разрушится все, созданное людьми. Это будет месть. И достаточно иметь небольшую группу верных солдат, которые получат в руки надежно припрятанное огнестрельное оружие, как власть окажется в руках одного человека.

Для осуществления этого плана нужны деньги. Руис решил пригласить своих бывших компаньонов, которые жили до сих пор в отдельных виллах на курортах и в коттеджах Шкубина.

К четырем часам в отель стали съезжаться гости. Это были хилые старики, худые, с отвисшими животами, с дряблыми подбородками, болтающимися, как салфетка. Руис выглядел среди них молодцом.

Когда-то вот эта горстка людей грозила миру термоядерной войной. Потом они бежали из своих стран, придумали себе десятки разных болезней, поселились на курортах и в санаториях. Продуманные болезни скоро сами влезли в их потрясенные души, и судить больных никто не решался. Они сознавали свою беспомощность и были озлоблены до отчаяния.

Собравшись вместе, старики приободрились. Все было как раньше — солидно, грандиозно. Почтительно назывались имена. Гордо вскидывались головы. Блестели лысины и проборы. Звенела посуда, всюду булькало и шипело, слышались звучные глотки, чмоканье и кряхтенье. По залу бесшумно летали официанты в белом и черном, почтительно склонившись, застывали у столов.