Уолтер Миллер-младший - Дартселлер

Жадэ вдруг вскинула руки.

– У меня есть идея. Мы перенесем начало на девять часов. Кто не захочет ждать, получит деньги обратно. Иан, распорядись, чтобы все было готово к девяти. Есть еще возможность… Я кое-что попробую.

Она пошла к выходу.

– Эй! – крикнул Фириа.

– Объясню позже, – крикнула она через плечо.

Она застала Торнье за сменой перегоревших лампочек. Он улыбнулся ей сверху, вставляя плафон янтарного цвета на прежнее место.

– Я опять вам для чего-нибудь нужен, мисс Ферн? – насмешливо спросил он со стремянки.

– Возможно, – зло бросила она. – Ты не шутил, когда предлагал заменить сломавшийся манекен?

Перегоревшая лампочка выпала из рук Торнье и с громким хлопком разбилась у нее под ногами. Он медленно спустился на пол.

– Ты шутишь?!

– Ты сможешь сыграть Андреева?

Он облизнул пересохшие губы и недоуменно уставился на нее.

– Ну что, сможешь?

– Прошло десять лет, Жадэ, и я…

– У тебя есть еще время просмотреть сценарий, и к тому же можно вставить в ухо маленький приемник. Рик будет тебе суфлировать из операторской.

Она предложила это между прочим, как будто за этим не было ничего особенного. Это был театр – хладнокровно требовать невозможного, делая вид, что так и должно быть.

– Но зрители? Они ведь ждут Пелтье.

– Пока что я тебя спрашиваю, сможешь ли ты разок прорепетировать. Потом посмотрим. Это наш единственный шанс спасти спектакль.

– Андреев… – прошептал он. – Главная роль.

– Ну пожалуйста, Торни, ты же можешь хотя бы попробовать.

Он посмотрел мимо нее в зал и медленно кивнул.

– Я пойду и перечитаю сценарий, – сказал он тихо и кивнул с выражением, которое, как он надеялся, придавало ему благородную смесь бескорыстной скромности и самоотверженной решимости.

«Я должен сыграть, как бог, – подумал он. – Это будет особое представление. Мой последний шанс, последняя большая роль».

Резкий свет рампы, тихий шепот в ухе, холодное оцепенение первых секунд. Оно пришло и быстро улетучилось. А потом сцена стала закрытым помещением и зрители – обслуживающий персонал и постановщики – были не больше чем четвертой стеной, где-то за рядом огней. Он был Андреевым, шефом полиции, преданным слугой царя, оказавшимся в эпицентре революции. Теперь он жил не своей жизнью, роль целиком поглотила его. И его партнеры по сцене, – хотя у них из под ног раздавалось потрескивание, когда они передвигались, – были для него живыми людьми, против которых и вместе с которыми…

Зачарованный магией игры, водоворотом драмы, он снова ощущал себя частью действа, которое вело его от сцены к сцене. Как будто не было долгих потерянных лет между далекими полузабытыми репетициями и этой премьерой. И только в конце акта, когда он забыл свою реплику и Рик подсказал ему, волшебство на какой-то миг исчезло, и он почувствовал, что его переполняет невыразимый страх, он внезапно осознал, что окружен машинами, что губы, которые он только что целовал, принадлежали не женщине, а резиновой кукле.

Когда пришло время уходить со сцены, он дрожал всем телом. Увидев, что на сцену поднимается Жадэ, он вдруг почувствовал невыразимый ужас – сейчас она скажет ему: «Торни, ты играл великолепно, почти как манекен».

Но она ничего не сказала, просто протянула ему руку.

– Ну, как, Жадэ? Не очень плохо?

– Ты остаешься! Продолжай играть так и все будет нормально. Иан тоже согласен.

– Ты серьезно? А как диалог с Петром?

– Великолепно. Это был высокий класс, Торни.

– Так значит, все решено?

– Пойдем. Никогда ничего не решено, пока не поднимется занавес. Ты ведь сам знаешь… – Она засмеялась. – Нам было очень весело, но, пожалуй, лучше не говорить об этом.

– Да? – Он замер. – И над чем же вы потешались?

– Над Мелой Стоун. Она увидела, как ты выходишь на сцену, побледнела, как простыня, и вышла. Не представляю, почему.

– Ты прекрасно знаешь, почему.

– Она здесь, потому что по договору обязана присутствовать на премьере. Она должна сказать пару вступительных слов об авторе и о пьесе. – Жадэ весело подмигнула. – Пять минут назад она позвонила и попыталась от этого отвертеться. Естественно, у нее ничего не вышло. И не выйдет, пока она получает деньги от Смитфилда.

Она пожала ему руку и вернулась в партер. Торнье спросил себя, что у Жадэ могло быть против Мелы. Наверное, ничего серьезного. Обе в прошлом были актрисами. Но Мела получила предложение от Смитфилда, а Жадэ – нет. И этого было достаточно.

Он не успел долистать следующую сцену – пора было выходить.

Все шло гладко. Во втором акте он запнулся только три раза на репликах, которые он разучивал десять лет назад. Голос Рика бормотал ему в ухо и «маэстро» компенсировал незначительные отступления от текста. На этот раз он не дал себе полностью увлечься игрой, и ему больше не мешало сознание того, что он стал частью автоматически работающего механизма.

– Не совсем то, Торни, – крикнул Иан Фириа. – Немного натянуто. Последние две-три реплики прогоним еще раз! Андреев – не дикий медведь из-за Урала. Постой пока, сейчас выход Марки.

Торнье кивнул и окинул взглядом застывших кукол. Он должен забыть, что они автоматы. Необходимо было смешаться с ними, даже если это означало, что он и сам уподобится манекену. Это ему немного мешало, хотя он давно привык подчиняться указаниям режиссера и требованиям сцены. Почему-то он ждал смеха из зала, но никто не смеялся.

– Все ясно! – крикнул Фириа. – Продолжай!

Торнье снова окунулся в игру, но неприятный осадок остался: какая-то зажатость и постоянное ожидание смешков из зала. Он не мог понять причины, но все же…

Во втором и третьем акте он играл с таким напряжением, что даже вспотел. Во всем этом чувствовался какой-то компромисс с самим собой. Он играл чрезмерно подчеркнуто, пытался приноровиться к игре кукол и одновременно убедить Жадэ и Фириа, что он владеет ролью, хорошо владеет. Но понимают ли они, почему он это делает?

Для второй репетиции времени уже не было. Нужно было успеть перекусить, немного отдохнуть и переодеться к спектаклю.

– Это было ужасно, Жадэ, – простонал он. – Я играл паршиво, я знаю.

– Глупости. Сегодня вечером ты будешь в хорошей форме. Я знаю, как это бывает, хорошо знаю.

– Спасибо. Я постараюсь.

– Да, еще насчет заключительной сцены, где Андреева убивают…

Он внимательно посмотрел на нее.

– А что там особенного?

– Револьвер будет, конечно, заряжен холостыми патронами, но ты должен будешь упасть.

– И что?

– Смотри, куда падаешь. Сцена под током. Сто двадцать вольт тебя не убьют, но нам не нужен умирающий Андреев, который дергается и искрит. Рабочие сцены пометят нужное место мелом. И еще…

– Да?