Владимир Орлов - Шеврикука, или Любовь к привидению

– Паспорт вас пускай не заботит… Это так, забава…

– Он меня и не заботит, – согласился Шеврикука. – Меня занимает одно. Отчего местом прописки вы назначили себе Останкино, а не Покровку, как того требовали бы обстоятельства вашей жизни? Впрочем, это домашнее и мелочное любопытство. И ответ ваш не нужен. Я просто, опять же по дурноте и мелочности натуры, подумал: а как же Пузырь, списки и прочее и прочее? На Покровке нет Пузыря…

– Шеврикука, – Гликерия выглядела расстроенной, – вы вольны сегодня прикидываться дурным и мелочным. Да, отчасти добытый паспорт связан с Пузырем. Но отчасти. Да, вышла для меня и забава. Вы ведь небось и сами выправили себе паспорт?

– Выправил, выправил! – закивал Шеврикука. – Оттого что глупый и легкомысленный!

– Вот и я увлеклась, – призналась Гликерия. – Без разумной мысли…

«Вроде бы и умилиться нам сейчас следует, – подумал Шеврикука, – по поводу сходства наших неразумностей, а потому и сходства наших натур и судеб, и шагнуть друг другу навстречу, и… Но не выйдет… И не надо».

– Но, может быть, они и понадобятся. И мне, и вам, – сказала Гликерия чуть ли не доверительно, чуть ли не душевному другу.

Этой якобы доверительности Шеврикука сразу же захотел установить цену.

– А если я вам сегодня не открою, – спросила Гликерия, – ради чего я желаю опереться на ваши… на ваши возможности?

– Значит, все нынешние хлопоты пройдут без пользы для вас. Или уже прошли без пользы.

– Но если я дам слово, что вы ни в чем не будете ущемлены, что вы не подвергнетесь никаким неудобствам и уж тем более опасностям и ничего не утеряете, а возможно, и приобретете, даже и тогда вы не согласитесь оказать мне услугу?

– Гликерия Андреевна, Гликерия Андреевна… – вздохнул Шеврикука.

– Вы не верите моему слову?

– Своему ли слову, вашему ли слову… – развел руками Шеврикука.

– Опять вы не желаете говорить со мной всерьез! – осерчала Гликерия. Потом все же осадила себя и продолжила: – Возможно, вам и вовсе не придется заглядывать в свои сундуки и арсеналы. Скорее всего, дело обойдется и без ваших подсобий. Но я хотела бы сегодня, теперь же знать, какие у меня могут быть резервы и вспоможения. Оттого я и унижаюсь перед вами. Но, похоже, мои унижения вам приятны. А я и предполагала, что они будут вам приятны. И все же, глупая и безрассудная, явилась в Землескреб.

– Ваши унижения, если это и впрямь вынужденные унижения, – сказал Шеврикука, – мне приятны и неприятны. Сами знаете почему. Относительно же вашей безрассудности позвольте выразить сомнения.

– Вы хозяин положения, – сказала Гликерия.

– Как регистратор вы удовлетворены заполненным мною бланком? – спросил Шеврикука.

– Как регистратор я не удовлетворена бланком, – сказала Гликерия. – В нем – обман. Но тень Фруктова мало кого сейчас волнует. А слова ваши я должна признать любезным пожеланием пойти вон, не так ли?

– Гликерия Андреевна, – сказал Шеврикука, – или вы открываете мне ваши интересы и суть вашего свежего приключения, или говорить нам более не о чем.

– Сегодня я не готова открыть вам… – твердо сказала Гликерия. Но слезы появились в ее глазах.

– Дайте хоть намек… – начал было проявлять слабость Шеврикука.

– Шеврикука, – волнение Гликерии, казалось, было искренним, да и страсть, разгорающуюся в ней, Шеврикука ощущал, – я бы на колени встала перед тобой, но это не по мне, ты это знаешь… Ты говорил о дурной клятве и тем меня обидел или даже оскорбил… Но сейчас есть случай освободить себя от гнетущих обязательств. Навсегда. Или они погубят меня. И дадут ненавистному и уродливому движение к делам мерзким и злым… Я ведь знаю, каким ты бывал милосердным…

– Успокойся, успокойся, Гликерия! – взволновался и Шеврикука, шаг сделал к Гликерии, но та взмахом руки повелела ему остаться на месте. – Если я в силах сделать что-то, я сделаю…

– Все, – Гликерия снова была твердой и надменной. – Это секундная слабость. Забудьте о ней, Шеврикука. И о всех бабьих горестях и побуждениях. Я вас, похоже, разжалобила. А это скверно. И не из-за собственных тягот и обязательств я сюда явилась. Я намеревалась просить вас о сотрудничестве. Там вас ждали бы выгоды, а не затруднения и жертвы.

– Назовите суть и способы сотрудничества, – сказал Шеврикука.

– Увы, – покачала головой Гликерия. – Оказалось, что сегодня я не готова к разговору. Лишь преодолела нечто в себе, и все…

– Когда решитесь, – сказал Шеврикука, – дайте об этом знать. Или назначьте встречу и место ее, какое не будет вам неприятным.

– Если решусь, то в ближайшие дни. Но скорее всего, я не стану вас затруднять, – заявила Гликерия. – Извините за беспокойство.

И она исчезла.

Минут сорок Шеврикука бродил в серых междустеньях своих подъездов, не мог успокоиться.

«В пекло она желает меня втянуть! – повторял он себе. – В пекло!» Сама же будет полеживать, обдуваемая влажным ветром, на гальке феодосийского пляжа и ожидать.

Понимал, что несправедлив и пристрастен. Так про Гликерию думать было нехорошо. Уж если бы возникла потребность устремиться в пекло, в огненную топку Земли, она туда бы устремилась. Иное дело: многие там бы и сгорели, а Гликерия могла сыскать способ и не сгореть.

На разведку она приходила, размышлял Шеврикука, или и впрямь не отважилась назвать словами затеянное ею и вынужденно предстоящее ей? Могло быть и то и другое. Во всяком случае, следовало уяснить, играла ли теперь Гликерия перед Шеврикукой и еще кем-то, дурачила его и еще кого-то, Шеврикуке неизвестного (или неизвестных), либо от скуки, либо по бабьему капризу, или же она, смяв гордыню и готовая к унижению, явилась к нему, вытолкнутая из укрытий объявленного ими неприятия друг друга колющей необходимостью. Чем была вызвана эта необходимость – стремительно-шальной авантюрой Гликерии или обострением гнета тяжких обязательств, – не имело значения.

Она говорила о доверенности Петра Арсеньевича. А не о «Возложении». Опять же это не имело значения. Была, правда, одна пустячность. Выходило, что никто из-за угла за подвигами Шеврикуки в маете с набалдашником не подглядывал. А если кто и подглядывал, то не от него Гликерия проведала о приобретенных Шеврикукой по наследству силах. Кому-кому, а ей нередко открывались секреты, запечатанные не одними лишь сургучами. Имела дар. И не следовало удивляться, что визит в Землескреб она нанесла сразу же после отыскания Шеврикукой бумаги Петра Арсеньевича. Возможно, из-за нетерпения и спешки и оказалась она не готовой к разговору. Но не исключено, что в Землескреб – опять же из-за нетерпения, но и по розмыслу – Гликерия отправилась лишь на разведку. И коли так – желаемого добилась. Вынудила Шеврикуку признать, что некий документ (пусть и не доверенность) на него свалился, ощутила, что его можно разжалобить, а разжалобив и усмирив, увлечь в полон своих устремлений, а можно и раззадорить, разъярив в нем игрока, и подтолкнуть к гусарствам.