Александр Етоев - Нечертова дюжина (Сборник)

Самолет молчал; на борту его было написано: «Посевная»; узкая восьмерка пропеллера висела у него на носу, как сбившиеся очки. Он медленно падал вниз.

Расталкивая толстых коров, дядя Миша вприпрыжку сиганул по траве. Я тоже оседлал свой велосипед и закрутил педалями за ним следом.

Трава была густая и хлесткая; толстые коровьи лепешки росли на ней, как грибы; они дымились на солнце, и воздух был волнистый и теплый. Колеса застревали в траве, трава набивалась в спицы и прорастала сквозь дырочки моих новых красных сандалий. Тогда я схватил в охапку велосипед и припустил бегом.

– Не имеешь такого права! – кричал дядя Миша вверх. – А еще летчик. У тебя ж Колька, ему зуб в Васильково драть. Тяни, тяни, там болото, за лугом, где камыши. Давай, Паша, болото мягкое, тяни, родимый, не подводи.

Луг был длинный, а тень самолета делалась все чернее и гуще. За лугом, куда показывал дядя Миша, за низкими ольховыми островками дремало во мху болото. В августе на нем собирали клюкву и делали из нее кисель. Сейчас был июль, клюква еще не поспела, и, кроме комаров и лягушек, ничего живого там не было.

Самолет, наверное, понял, наверное, послушался дядю Мишу, потому что, хоть и с трудом, повернулся лицом в ту сторону.

Я бросил велосипед в траву, бежать сразу стало легче. Я быстренько догнал дядю Мишу, но он на меня даже не посмотрел.

– Ветра бы, – сказал дядя Миша, выщипывая из кепки колючки. – Без ветра может не долететь. Па-а-ша! Тяни, только не останавливайся, кум ты мне или не кум!

Я тоже замахал руками, как мельница, и по траве побежали волны. Я замахал сильнее – на волнах выросли буруны.

– Молодец! – кричал дядя Миша – не мне, а в тугие крылья, которым помогал ветер. – Теперь дотянет. Паша – летчик геройский. Кум мой, с высшим образованием.

В самолете открылась форточка, и из нее вылетел нам навстречу белый острогрудый кораблик. Я первым выхватил его из прозрачной реки.

– Записка, – сказал я на бегу дяде Мише.

– Что пишут? – сказал он на бегу мне.

– Непонятно, – ответил я дяде Мише.

– Это Колька, у него почерк такой. Ему в школу только на будущий год. Дай мне.

Я передал исписанный каракулями кораблик.

Лицо у дяди Миши стало серьезным, он медленно шевелил губами и морщил лоб:

– «Зубуженеболит». Ага. Зуб уже не болит. «Нехочукзубному». Ну – Колька, ну – паразит. Не иначе, он какую-нибудь гайку в самолете свинтил, чтобы зуб не рвать. Ну я ему покажу, пускай только сядут.

Мы побежали дальше, следом за тихой тенью от самолета. Дядя Миша бежал и то и дело покрикивал, поддерживая подъемную силу и боевой дух.

– Паша! Как ты, справляешься? Рули в болото! И помягче, помягче, не то клюкву всю передавишь.

Все-таки мы прибежали вторыми. Самолетик уже дрожал на кочках, и из дверцы в гладком боку свешивались босые ноги.

– Утопил, – сказал летчик Паша, тоскливо почесывая усы. – Тоська ругаться будет.

– Ты об чем? – подозрительно спросил дядя Миша. – Что утопил-то? Не Кольку?

– Колька здесь, вон он за кочкой прячется. Ботинок я утопил, левый. Тоська на Новый год мне купила, а я его в болото – с концами.

– Как же, помню я твой ботинок. Облупленный еще, вот такой. – Он показал на мой нос, потом вспомнил, что мы не знакомы, и представил: – Знакомься, Паша, это Сашка, он у нас дачник, они у Васильевны живут, Петьки Пономарева сватьи.

– Паша, – сказал мне Паша и протянул шершавую летчицкую ладонь.

Из-за кочки торчала рыжая стриженая макушка и слышался мелкий треск. Это Колька, летчиков сын, затаился и лузгал семечки.

Дядя Миша захлюпал туда.

– Ты чего это? – строго спросил он Кольку.

– А чего? Я – ничего, – сказал он туго набитым ртом. – Зуб у меня уже не болит.

– А ухо у тебя не болит? Вон, папка твой, ботинок из-за тебя утопил. Знаешь, что ему теперь от твоей мамки будет?

– И самолет жалко. – Паша невесело оглядел машину. – Трактор нужен.

– Трактор – это мы враз. У нас свой трактор, с копытами. – Дядя Миша вынул милицейский свисток и свистнул.

Ждали мы минут пять. Ольха и тощий осинник задрожали и полегли в стороны. Зачавкала болотная жижа. Заходили ходуном камыши. Губастое рогатое войско выстроилось перед своим командиром.

– Тащи трос, – сказал дядя Миша куму.

Тот ловко нырнул в кабину и вынырнул с тяжелым мотком. Дядя Миша выбрал тройку коров покрепче и набросил им на рога железные петли. Другим концом летчик Паша прицепил трос к самолету.

Командовал дядя Миша.

– Ты, Паша, сиди в кабине, будешь рулить. Сашка, ты дуй к хвосту, толкай самолет в хвост. Я буду руководить скотиной.

– А я? – обиженно спросил Колька.

– Ты? – Дядя Миша задумался. – Ты давай с Сашкой, будешь ему помогать. Заодно познакомитесь, Сашка парень хороший.

Колька тоже оказался парень хороший, с Колькой мы потом подружились.

Самолет мы вытащили, дядимишин трактор на копытном ходу вытащил, наверное б, и слона. Да, и самое главное, – отыскался Пашин ботинок. Знаете, где он был? У Марьи Ивановны, коровьей матери-героини, на левом заднем копыте.

Валька Мухин стоял на крыше сарая и все никак не решался прыгнуть.

Ручка зонтика жгла ладони, под ногами сухо поскрипывала корочка прошлогодней хвои.

Он оттягивал миг полета, примеривался, приглядывался, прислушивался непонятно к чему.

– Мухин, ты там заснул? – спросил конопатый Борька. – Если струсил, так и скажи. Мы лучше на речку пойдем купаться.

– Струсил, струсил – смотри, как ноги трясутся, – захихикала Капитонова Верка, вредина и Борькина подпевала.

Насчет ног, это она уж слишком, такого над собой издевательства Валька Мухин стерпеть не мог.

Он тихонько обозвал ее дурой, зажмурился и шагнул вниз.

– Да уж, – сказал конопатый Борька, разглядывая его зеленые от травы коленки, – из тебя такой же парашютист, как из мыльницы – подводная лодка.

– Тоже мне, нос морковкой, парашютист, – поддакнула ему Капитонова Верка. – Размечтался.

Валька Мухин поднялся с мягкой земли, отлепил от майки синий шарик чертополоха и подобрал злополучный зонтик. Голос его звенел от обиды:

– Я, между прочим, в городе сто раз с парашютом прыгал. С вышки, в Парке культуры и отдыха. И вообще – вали с моего двора, девчонок не приглашали.

– Подумаешь! – сказала Капитонова Верка и запрыгала по дорожке к калитке.

Борька сшиб веточкой одуванчик, набычился и сказал:

– Вот и прыгай в своем Парке культуры и отдыха.

Потом добавил, уже от калитки:

– Парашютист с зонтиком.

– Ну и ладно, – сказал Валька Мухин, когда остался один.

Минут десять он ходил вдоль забора, стуча зонтиком о сухие доски. Потом решительно направился в дом, выпил кружку холодного молока и приступил к делу.