Вячеслав Морочко - Египетские сны

Иное дело воспринимать на слух. Бытовые фразы просты и знакомы по разговорникам. Официальный текст может оказаться сложнее литературного, но и то, и другое – для счастливчиков, которым судьба подарила возможность учиться и практиковаться сколько потребуется.

По-прежнему не было никаких доказательств, что мы уже в Англии. Где обещанная страна героев Чарльза Диккенса, Артура Конан Дойля, Джерома Клапки Джерома, Бернарда Шоу, Вильяма Шекспира и еще многих других небожителей?

Пока было время, я решил осмотреть гостиницу. Крохотный (метров четыре на пять) холл отеля вмещал только стол и стенд с объявлениями. Сюда вели коридоры, отсюда над головой улыбчивого портье вилась скрипучая лестница.

Как самодовольный кот, я гордо взошел по ним на четвертый этаж. Из окна открывался вид на дворы: сплошные, котельные, гаражи, мастерские, склады – одним словом, промзона.

Обойдя всю «ночлежку», как выразилась буфетная дама (скорее всего, она была из Прибалтики), я спустился в полуподвал, вышел в его наружную часть, перилами отгороженную от тротуара, поднялся по бетонным ступеням… и увидел хухра. Он как будто дремал на перилах, поджидая меня. Не глядя, коснулся ладонью пушистой спины. Из серого облака выбралась лапка и легонько ударила по руке. «Не тронь!» Я обознался. На меня глядели зеленые очи местной красавицы-кошки. «Что с тобой, милый? – спросила она. – Мы разве знакомы!?»

В конце концов, я вернулся в холл. Отель был «трех звездным». Три звездочки в Англии – это прилично. Вот только ступеньки внутренних лестниц взывали к сочувствию. Наверняка, их чинили, и лакировали, но они все равно продолжали ворчать, как старые люди, знававшие лучшие времена. Портье (парень лет тридцати пяти) улыбался. Все портье улыбались. Я рассчитывал использовать их для своей языковой практики, но, они, в разной степени зная русский, сами не прочь были практиковаться на мне.

Автобус для обзорной экскурсии должен был вот-вот подойти. И народ, потихонечку выбирался на воздух.

Поступил приказ: «Выходи!». Оказывается, машина давно ждала за углом. Струйкою зонтиков (дождь продолжался) мы «потекли» к зеленому с черным автобусу. Водитель, открывший салон, был тоже в зеленом, и что он окажется черным, было само собой разумеющимся. Женщины вслух восторгались его живописностью, точно речь шла о вороном скакуне. В Африке, у озера Виктория живут угандийцы (их тридцать пять миллионов). Как пишут путеводители, именно «этот народ выбрал столицу Великобритании для поисков лучшей жизни».

В нашей компании подобрался творческий «люд». Было даже несколько гениев. Самый из них выдающийся, держался в тени, на заднем сидении. Но дух его царил над всеми. Тот, кто хотел быть услышанным, норовил обернуться, рискуя свернуть себе шею.

В группе я был самый старый.

«Все на месте?» – спросила женщина-гид. «Все!» – ответили все. Мы поехали.

Я положил на колени схему города: по военной привычке, не определившись на карте, чувствовал себя неуютно. Вообще говоря, это следует делать, у ветрового стекла. В средине салона, где я сидел, ориентироваться было не просто, но оставался спортивный азарт. А достопримечательности, на которые обращала наше внимание гид, служили ориентирами.

По бульвару «Сады Сассекса» мы проехали с километр на север до пересечения с «Эдьжвар Роуд» (Edgware Road). Второе слово означало, конечно, «дорогу». Но первое – переводить не берусь: смысл его – не в словаре, а в истории. «Дорога», на которую мы повернули, была светленькой улицей с разнотипными пяти и шестиэтажными зданиями. Она тянулась до «Мраморной арки» Гайд Парка, облаком выплывшего из сырой кисеи дождя. Арку, воздвигнутую в честь побед над Наполеоном у входа в королевский дворец, позже перенесли сюда – в знаменитый «ораторский угол» парка, где каждый, способный связать пару слов, может это продемонстрировать.

За «Мраморной аркой» «Эдьжвар Роуд» «перетекла» в «Оксфорд Стрит» (Oxford Sireet), – мы ехали на восток по самой торговой улице Лондона. Справа и слева выстроились дома, похожие на торты светло серого (с жёлтым оттенком) цвета. Несмотря на ненастье, улица казалась веселенькой. Архитекторы объяснили: секрет – в штукатурке. В погожие дни она «аккумулировала» в себе свет, а в пасмурные – излучала. Мы проехали еще полтора километра до «Оксфорд Сэркэс». «Circus» по-английски – кольцо, а, по существу, – перекресток, где сходится несколько улиц. «Оксфорд Сэркэс» под прямым углом пересекали две улицы. Мы повернули вправо на «Риджинт Стрит» (Regent Street) – на «Улицу Регента» (некоторые властители Англии, не имея высшего титула, правили многие годы в качестве регентов при недееспособных особах королевской семьи).

По мере приближения к центру, архитектурно-кондитерский ландшафт становился все более приторным.

Риджнт Стрит плавно поворачивала влево – мы приближались к скандально-известной «Пиккадилли Сэркэс». Тут билось сердце «Вест-Энда» – района, как элегантно выражаются путеводители, «с интенсивной ночной жизнью». В центре площади высилась статуя «ангела христианской любви к ближнему».

Прохожих в тот час и в такую погоду было немного. И все они торопились куда-то, не глядя по сторонам. Я был раздосадован: вот уже – центр Лондона, а мы, уставившись в окна, как в телеэкраны, даже не чувствуем этого.

Немецкий философ (созерцатель и волюнтарист) Артур Шопенгауэр находил, что история – не что иное, как нескончаемый путаный сон. Как только автобус тронулся с места, «сон» обрел музыку, которая то накатывала теплой волной, то отступала. Слышалось вступление к «Хованщине» – «Рассвет над Москвою рекой» Модеста Мусоргского. На восходе алели опрокинутые в сонные воды башни кремля, а во рту – вкус малинового варенья. Когда-то эту чудную музыку давали по радио в шесть утра, как молитву. Она отрывала меня от детского сна и гнала «за тридевять земель» в школу. О, как я ненавидел «Рассвет», связанный с насилием пробуждения! Сейчас эти звуки свидетельствовали: я – все еще «на том берегу», а за окошками – всего лишь заштрихованные дождем «съемочные павильоны» с роскошным, в натуральную величину, макетом Лондона.

Случилось то, чего я боялся. В «Пиккадилли Сэркэс» вливалось множество «улиц-речушек». Сделав сложный маневр, автобус въехал в одну из них и покатил неизвестно куда. А я потерял «нить маршрута». Один поворот следовал за другим, и вот зашумели над нами полупрозрачные кроны. Сквозь них кое-где проглядывали старинные здания. Гид объявила: «Букингемский дворец! Выходим! Стоянка пятнадцать минут. Не опаздывать!»

Шел дождь. Вылезать не хотелось. Однако, – пришлось. Потянулся, хрустя больными суставами (дар уссурийских болот). Поискал глазами пушистика. Сегодня мы виделись у турникетов подземки. Но мне его уже не хватало. Значит, скоро появится. Спеша убедиться, нагнулся и, заглянув под автобус, увидел два блюдца зрачков и свисающий до брусчатки язык. «Привет!» – сказал я. Хухр отозвался: «Пвивет!»